– Значит, она жива.
Руби открыла рот, но молчала. А когда через пару секунд заговорила, то ничего не отрицала:
– Она не привидение, если ты об этом. Мы же не верим в привидения, глупенькая.
– Тогда как? – спросила я.
– Что как?
– Как так получилось, что она жива?
Но Руби вдруг подняла руку, чтобы я больше ничего не говорила, и бросила предупреждающий взгляд на открытую дверь за моим плечом. В коридоре послышались шаги, а потом глухой звук, как будто бросили что-то тяжелое.
Это был Джона?
Руби отправилась проверить, а я осталась стоять и боялась шелохнуться.
Но вот она вернулась из темного коридора, держа в руках зеркало в раме – должно быть, оно упало со стены, но каким-то чудом не разбилось.
– Наверное, у нас тут все-таки есть привидение, – пошутила Руби.
– Это был не Джона?
Она покачала головой.
– Это просто усадка дома.
Руби держала раму зеркалом в мою сторону, и на один короткий миг в нем отразился лишь пустой угол комнаты, без меня – как будто я и была тем самым привидением. Но дело было лишь в угле отражения. Стоило мне переместиться, и меня стало видно в зеркале, как обычно. Сестра опустила его на пол, но осторожно, чтобы оно не треснуло – ведь это к беде, – и спросила меня о том, о чем уже спрашивала:
– Ну, так ты остаешься?
– Да, – ответила я. – Конечно.
Как я могла уехать? Вернувшись, я уже не могла представить себя в каком-то другом месте. Словно мое сознание в буквальном смысле очистили от всех городов, расположенных отсюда до Восьмидесятого шоссе. Все другие места утратили названия. Здесь был дом, потому что тут была Руби.
– Кстати, ты заметила? – спросила она. – Я немного украсила комнату, тебе нравится?
На стенах красовались наши с ней фотографии, прикрепленные кнопками. Мы широко улыбались, надували губы и высовывали цветные языки над розетками. Снова мы, на оконном стекле, прижимались друг другу лицами, нос к носу, щека к щеке, наши глаза озорно блестели. Ближе к потолку был снимок, где я сидела у Руби на коленках, мне на нем было уже двенадцать лет. Над выключателем мы сидели в ее белой машине, нацепив солнечные очки, в линзах которых отражалось слепящее жгучее солнце. На этих фотографиях не было ни единого мальчишки. И, само собой разумеется, нашей матери.
Последние фотографии были сделаны тем летом, когда мне исполнилось четырнадцать. Например, вот мы прохлаждались в нашей квартирке в «Миллстрим», Руби сидела на краю подоконника с пятном грязи в виде ромба на носу, я в центре, вся в пятнышках грязи, готовая вот-вот забрызгать ее.
Это был последний снимок. На стене отсутствовали те два года, что мы провели вдали друг от друга – это время не было запечатлено ни на фотографиях, ни на пленках. Но мы обе промолчали об этом.