Когда отец устало задышал в трубку, я не рассказала ему ни о свиданиях, ни о Верене, ни о других женщинах в «Доме Каллиопы». Он вообще мало что знал о моей повседневной жизни, так что мы в основном говорили о том, как он работает у себя во дворе; он сказал, что после того, как закончит косить, будет читать газету. На другом конце провода, в отличие от моего, кроме голоса отца, ничего не было слышно. В пригородах всегда тишина.
— У тебя все хорошо? — спросил он.
— Сегодня был не слишком веселый день.
— Хочешь поговорить об этом?
— Нет.
Он больше ничего не сказал, дал мне время помолчать, подумать о своем. На его месте мама тут же засыпала бы вопросами, выпытывая, что не так. Мне нравилось, что отец молчал на другом конце провода, просто дышал в трубку, откладывал домашние дела до тех пор, пока я больше не буду в нем нуждаться. Я слушала его дыхание и хотела прикоснуться к нему. Хотела, чтобы он увидел гематому на моей губе, но он не мог.
— Ты тут? — спросил папа. — Плам, ты слышишь меня?
* * *
Позвонила Верена, чтобы рассказать о свиданиях вслепую. Сказала, будет четверо мужчин: Престон, Джек, Александр, Эйдан. Имена звучали знакомо. Постойте, разве мы это уже не проходили?
После шести месяцев на «Отуркенриже», возможно, я и была готова к свиданиям. Доктор Ахмад ошибался насчет моего тела. После такой резкой потери веса не было никакой обвисшей кожи, не нужно было ничего отрезать и заштопывать. Я просто уменьшилась, высохла, моя плоть всосалась в меня, без каких-либо признаков пустых мест, которые когда-то занимал жир. Я была Алисией. Вот кого видели люди, когда смотрели на меня.
Принимая «Отуркенриж», я совсем не чувствовала голода. Я не морила себя голодом, не переедала, не выпивала. Мне просто не хотелось есть. Многие люди пропускали завтрак, но я пропускала и полдник, и обед, и ужин. В куске хлеба для меня было не больше смысла, чем в употреблении в пищу офисной бумаги или куска кожи для обуви. Мне не нужна была еда. Мне не нужна была вода. Я не хотела вставать с кровати или выходить на улицу. Я не хотела ни с кем разговаривать. Не хотела думать. Не хотела ничего покупать, даже одежду и обувь. Не хотела любви, дружбы или секса. Не хотела слушать музыку, читать или смотреть телевизор.
Я не хотела ничего.
Без еды у меня не было энергии, я не могла ни на чем сосредоточиться. Я не хотела работать, но мне нужны были деньги. Китти простила меня за то, что я удаляла сообщения от «ее» девочек, а когда она увидела, как я преобразилась, то пригласила меня работать в Остен-тауэр в соседний кабинет. Чтение писем и составление членораздельных предложений теперь было за пределами моих способностей, учитывая отсутствие в крови питательных веществ, так что я целыми днями просто просиживала за компьютером и печатала всякую абракадабру, которая на первый взгляд напоминала норвежский (