Всем, что я готовила, я угощала обитательниц и гостий «Дома Каллиопы», но и для себя оставляла достаточно. Я могла съесть полдюжины кексиков за раз, запив все это пакетом холодного молока. Слопать целый пирог с персиками и чашкой кофе и баллончиком взбитых сливок. Сколько бы я ни ела, я не чувствовала полного насыщения. В прошлом, если срывалась и переедала, я ругала себя и лишала почти всей еды. Так продолжалось много лет: диета-жор, диета-жор, диета-жор и так далее. Две извечные ступени, но на этот раз все было по-другому. Я не могла насытиться. Казалось, что голод за все десятилетия моих диет был закован в цепи где-то внутри меня, и сейчас эти цепи начали ржаветь, ломаться, опадать.
Тем утром, пока женщины еще спали, я готовила завтрак в лучах молодого рассвета. Я поставила в духовку лотарингские пироги и разогрела вафельницу. Я знать не знала об угрозах взрыва, но даже с этой информацией, с осознанием того, что нас в любую секунду могут разнести в пух и прах, я никогда не чувствовала себя в большей безопасности. «Дом Каллиопы» было полон израненными и травмированными женщинами, как и я. Некоторые шрамы были видны, некоторые скрывались глубоко внутри.
Только некоторые из нас жили в «Доме Каллиопы». Каждый день, около девяти утра, женщины, которые работали вместе с Вереной, прибывали в «Дом Каллиопы», делая его похожим на улей: наполняли деловитым суматошным жужжанием, шумом и энергией. Со мной в «Доме Каллиопы» кухня стала местом всеобщего сбора, теперь все ели мою домашнюю еду вместо еды навынос из кафе и доставок из ресторанов. Утро «бомбоугрозы» не стало исключением. Я достала из духовки горячие пироги, разложила по тарелкам высокие башенки вафель и разлила по кувшинам апельсиновый сок. Запахи заполнили дом, как чье-то теплое, нежное, любящее дыхание. Вскоре обитательницы дома стали высыпать из спален и дамских комнат на кухню. У меня появилась компания.
Руби первой наполнила тарелку. Я призналась ей, что испортила белое поплиновое платье, которое она перешила для меня во время третьего задания «Новой программы баптисток», но она сказала, что у нее остались выкройки и часть ткани, если я захочу еще одно. Следующей пришла Сана. Когда мы впервые встретились, я и не знала, как смотреть на ее лицо, но теперь я больше не замечала ее шрамов и ожогов. Это позволило мне разглядеть ее красоту, особенно прекрасные карие глаза с золотыми крапинками. Они были словно два блестящих сердолика. Пламя пощадило их.
Когда женщины расселись за столом, прибыла Марло с малышом Тексом.