Внутри у меня все сжалось. В горле образовался комок, мешающий говорить.
– Этот… монстр, который занял место Пашки, кто он? Мог он его убить?
Отец пожал плечами.
– Запросто. Все, что я могу о нем сказать, – это был Измененный невероятной силы, причем с иммунитетом к способностям остальных. До сих пор такое встречалось только у сувайворов.
– Это еще кто?
– Такие люди, которые попали под излучение первого Обломка, но выжили и почему-то даже не изменились. Они обрели какие-то особые свойства. Их было всего человек пять… кажется.
– И на кого же этот тип работает? На террористов? Как их там? Новый Мировой Порядок?
– Не знаю. Может, на них, а может – на себя самого.
Угу. Не знает. Или не хочет говорить. А больше всего меня бесит его спокойствие. Паша пропал. Неизвестно, жив ли он. Мои друзья погибли. По крайней мере часть моих друзей. Мог погибнуть и я. А отец невозмутим, разве что слегка обеспокоен. Интересно только чем. Внезапно я почувствовал удушающую хватку бешенства. Какие бы ни были его оправдания, он подставил свою семью! Предал нас. Называть теперь его отцом? Нет уж, шалишь! Больше нет доверия, не говоря уже о любви. Вот только что ему от меня теперь надо? Почему он просто не подчинил меня голосом? Зачем все эти игры в раскаявшегося папочку?
– Кем стал Паша? – неожиданно даже для самого себя спросил я. – Ну… после… ты понимаешь.
– Псиоником. Ментальный контроль, пси-удары…
Я, не удержавшись, присвистнул.
– Тоже порабощал людей, значит? Удачный у вас получился подбор способностей!
– Выбирали не мы.
– А кто? Ваши хозяева?
На «хозяевах» его лицо чуть дрогнуло. Ага, проняло! Мимолетная вспышка злорадства быстро погасла. Важнее было узнать кое-какие вещи, которые меня особенно интересовали.
– Что за приказы вы с ним выполняли?
– Ну какая теперь разница?
– Для меня большая! – чуть не заорал я, лишь в последний момент взяв себя в руки. – Там друзья мои погибли, помнишь? Это вы с Пашкой нас заманили в ловушку! Зачем? Они вам приказали? Ваши боссы? Для чего мы были им нужны?
– Я не имею права тебе это говорить.
– Подозреваю, многое из того, что ты уже сказал, ты тоже не имел права говорить! – отмахнулся я. – Так что поздняк метаться, папа!
В последнее слово я вложил столько презрения, сколько смог, и отец дернулся, словно от удара. Видно было, что он колеблется. Борется с желанием просто применить свой повелительный голос и тем закончить бесполезные и неприятные препирательства. Но почему же он до сих пор этого не сделал? Там, в Логове, он не постеснялся приказывать всем нам, а тут… Что изменилось? Этот вопрос буквально жег мой мозг.