– Вопрос в финансах, – сказал Михайличев. – Ведь имел же ты бонусы, не будешь же отрицать.
– Все имели! Ты мне сам их в конвертах давал!
– Володя, чтобы ты не страдал неизвестностью, давай я озвучу реальную стоимость цены вопроса. То есть сумму, которую если ты внесешь, от тебя отстанут в покое, если не навсегда, то в обозримой будущей перспективе. – Михайличев, когда хотел придать своим словам особый вес, изъяснялся усложненно, а от этого косноязычно.
– Ну, озвучь.
Михайличев озвучил.
Цена вопроса оказалась, будто нарочно, ровнехонько такой, сколько стоила квартира. Конечно, у Песцова были и живые деньги, но на них надо жить с Таней, с них надо платить алименты прежним семьям. Что же, продавать квартиру?
– Если нет других ресурсов, то да, – сказал Михайличев. – Это лучше, чем срок получить, пусть даже условный. С условным ты уже и бизнеса никакого не построишь, и права подписи на документах не будет, то есть нормальной должности не займешь. Ты этого хочешь?
Песцов рассказал всё Тане.
– Этого еще не хватало, ты у меня еще и вор! Все строители воры, я так и знала!
– Я не вор, – сказал Песцов.
– Да мне пофиг! – кричала Таня. – Куда я денусь с ребенком, когда рожу?
– Снимем жилье, – сказал Песцов. – На это денег пока хватит.
И он, страдая, но крепясь, продал свою любимицу, свою квартиру, где всё было идеально, всё подлажено под него. Правда, в последние месяцы Таня нарушала порядок – грязная посуда на кухне, разбросанная одежда, валяющаяся там и сям косметика, но Песцов быстро всё прибирал и восстанавливал.
Квартира ушла сразу же: новый дом, вид на Волгу, отличное состояние. Сняли двушку в том же районе, вполне приличную, но без ремонта. Линолеумные потертые полы, сероватый обшелушенный потолок, на стенах обои в цветочек, прямоугольные большие пятна там, где стояла мебель и висели ковры. На ремонт Песцов тратиться опасался.
В марте его уволили из коммунальной компании под предлогом оптимизации штатов. Он походил по разным организациям и фирмам, но везде получил отказ. Словно кто-то всех предупредил: этого человека не брать. И Песцов догадывался, кто за всем стоит. Поражался женской мстительности. Но к Кате объясняться не пошел, предвидел, что ничем хорошим не кончится. Не исключено, что он сорвется и наговорит ей лишнего: нервы стали пошаливать, прежняя равновесность сошла на нет. Даже Чехова не мог читать, тот травил душу напоминанием о прежней счастливой жизни.
В конце апреля Таня родила немного недоношенную девочку.
Матерью она оказалась никудышной, да еще молоко у нее быстро кончилось, что, однако, ее не огорчило. Наоборот – одной заботой меньше. Песцов покупал подгузники, смеси, присыпки, соски, бутылочки, термометры, пеленки-распашонки, взял всё на себя, вставал к Олечке ночью, купал ее, целуя в заднюшку и с удивлением видя, как брезгливо морщится Таня, наблюдая за этим.