Девица, закутавшись в одеяло, убежала в соседнюю светлицу.
Мужчины замолкли, каждый думая о своем. Наконец, сокольничий решительно сказал:
— Дмитрий Прохорович, я набедокурил, я дело и поправлю. Есть у меня жених путевый. Вдовый, но ещё в соку, у Государя в чести, дом от богатства ломится. Увидит Василису — голову от красоты потеряет. Тяжко тебе, да не кручинься, а меня послушай. — И сокольничий, задышал в ухо слова, от которых лицо оскорбленного отца стало малость светлеть.
Долго мужи хитрое предприятие обмозговывали, а потом перешли в трапезную и за могучим дубовым столом завершили дело обильным ужином.
Хвостов выпил водки, несколько оттаял, хмыкнул:
— Василиса девка пригожая, да вбила себе в башку глупость…
Иван, с любопытством слушая, подливал в чарки водку:
— Это ты, Дмитрий Прохорович, об чем?
— Да ещё совсем дитем была, а одно твердила: “Желаю-де быть царицей. Вырасту, замуж только за царя пойду!” И плеточкой учил её, а все то же клусила.
— Ну, теперь-то вроде поумнела! Хвостов вздохнул:
— Где там! Нет-нет да вякнет: “Точно царицей буду, кроме царевичей другие женихи мне негожи!” Вот и досиделась уже, перестарок, ведь осьмнадцатый годок пошёл. — Сжал кулаки, и вдруг наливаясь кровью и вновь впадая в гнев, выкрикнул: — Да теперь уж дурьих речей её слухать не стану! И ты, сокольничий, держи свое слово, делай все согласно уговору.
Прощались почти дружески. Иван сдернул с пальца дорогой перстень:
— Возьми, Дмитрий Прохорович, в сладостный дар! И ещё тебе англицкого сукна пришлю. Только на меня сердца не держи, Бога ради.
— Пришли, пришли! — согласился Хвостов, рассматривая крупный лал и сажая перстень на толстый указательный палец.
Иван двинулся к окну, желая уйти тем же путем, как пришел.
Хвостов фыркнул:
— Совсем сдурел, сокольничий? Иди в двери, — и повторил: — Ты не обессудь меня: слово не сдержишь, Государю на тебя буду ябедничать.
Иван отыскал в соседнем проулке своего холопа. Тот держал под уздцы заседланного коня бурчалой масти. Иван ловко, едва коснувшись стремени, взлетел в легкое седло. Почесал задумчиво курчавую бородку, подумал: “Эх, пагуба какова со мой прилучилася!”
Медленно, придерживая ретивого коня, направился к себе, на Солянку. Почему-то в голову пришли слова Писания: “Приспело время страдания, подобает вам неослабно страдати!” Усмехнулся, вслух произнёс:
— Нет, рано мне венец терновый на главу примерять!
Любовь к Василисе, словно острая заноза, вошла в сердце. И вынуть эту занозу Иван был не в силах. Но обстоятельства вынуждали его к этому. Тяжело вздохнул, твердо решил: “Обаче, делать нечего! Завтра пораньше пошлю к Никите Мелентьеву нарочного. Пусть предупредит, что после поздней обедни к нему в гости пожалую! Господи, спаси и помилуй, не оставь меня в моем предприятии!”