Но теперь все же появилось больше покоя, чаще можно было находить уединение. Отец Никита всегда имел тягу к келейному образу жизни, к чтению и размышлениям. Государь позволил ему пользоваться своей обширной библиотекой. Часами сидел Никита склоненным над древними рукописями и хронографами, и все сильнее происходили перемены, невидимые глазом, — духовные. Обладая от природы характером добрым, теперь Никита стал ещё больше помогать бедным, заступался за невинно осужденных.
Государь на своего духовника не сердился, лишь посмеивался:
— Юродствуешь, отче! — Но тут же вполне серьёзно добавлял: — И то — дело священника творить добро и врачевать раны душевные. Мечтательно заводил очи: — Вот брошу все, пропадайте без меня, заточусь в монастырь…
Никита исповедовал Государя, отпускал грехи и даже венчал. Но в душе все более осуждал жестокосердие царя, а ещё более — подручных, разжигавших цареву злобу и кровожадность. И вот пришел час, когда Никита решил сотворить дело опасное и доброе…
Отец Никита, как и положено, сопровождал гробы до могилы. Он уже успел прознать, что в одном из них лежит живая ещё царица. Гробы предали земле.
Вместе с Государем и его присными Никита во дворце правил тризну. Улучив момент, незаметно удалился из дворца. Вооружившись лопатой, он сумел в кромешной тьме отыскать то место возле ограды, где была зарыта царица Василиса. Помог ему прут, который Никита загодя воткнул между смерзшихся комьев земли в изголовье гроба.
С трудом отворачивая мерзлую землю, Никита принялся раскапывать могилу. Мороз и метель все более усиливались. Вскоре пот заливал священника, дыхание участилось, гортань жгло так словно туда металла плавленого залили. Пересохшие уста шептали:
— Господи, помоги! Неужто обмишулился? Неужто не здесь? Да нет, вот и ветла стоит рядом, что прежде я приметил…
Вдруг лопата глухо стукнула по крышке гроба. ещё спорее Никита стал отшвыривать землю. Перекрестился:
— Кажется, можно отбросить крюки, поднять крышку!
У священника бешено заколотилось сердце, когда из открытого гроба донесся легкий вздох:
— Ах!
Никита упал на колени, страстно зашептал:
— Государыня, жива ли?
В ответ — свист ветра и сухая снежная крошка в глаза.
Никита рванул из голенища нож, нащупал путы, которыми перевязана была Василиса, разрезал веревку. Подхватив на руки царицу вместе с волчьими шкурами, в которые она была завернута, двинулся вдоль ограды к кладбищу.
Ноги увязали в сугробах, ветер норовил опрокинуть Никиту, но тот упрямо, стиснув зубы, шел и шел к цели. Его глаза, кажется, начали различать предметы в этом холодном и призрачном свете: невысокое темное здание часовни, среди занесенных снегом могил, чей-то старинный разрушающийся склеп. А вот и маленький домик отца Федора — кладбищенского священника и сторожа одновременно.