− Господин, солнце село — пора хоронить.
Воин машинально кивнул, пошел к уже насыпанному кургану. Убитые воины уже лежали на дне, на деревянном помосте, с оружием, накрытые ковром. Наместник что-то говорил, преодолевая боль, слава богам, что хоть тварей не поймали, чтобы потешить убитых их кровью…
Эйзе — ну с чего ты вдруг взбесился, почему так жестоко напомнил о погибших из моей сотни? Почему? Мышонок, что произошло? Он не мог понять. То, что он мальчишку жестоко оскорбил напоминанием о плене и его проигрыше, н не понимал.
Поминальная трапеза, долгая, с печальным списком всех имен погибших, перечислением их славных дел, которых не было… Они просто еще ничего не успели… Ярре постоянно взглядывал на воина, но молчал. Наместник был темнее тучи. И не погибшие воины были тому виной. Тварь… Ненависти не было — только боль. За что его ненавидеть, когда свои отдали на такую муку. Понятно, почему не покончил с собой сразу после пленения и потом — после насилия. Пережил позор, смог заговорить с Наместником и заставить его заботиться о себе. Смешной мышонок — он смог понять, что воин нуждается в привязанности, любви нежного и слабого существа. Отпустить его…
Воин, с трудом очнувшись, спросил вдруг:
− Ярре, почему ты не отпустил своего — ты же его жалел… Ярре?…..
Вина было выпито немало. И в палатку воин вернулся очень поздно, на завтра облаву отменили, день отдыха. Ложиться не стал, просто присел на пол, — хмель все-таки сказывался. Тяжело. Боль так и не ушла. И вдруг шевеление в углу Эйзе, мальчишка проснулся, встал с койки — он спал одетым, неуверенно подошел и вдруг со слабым всхлипом обнял воина. Ремигий шарахнулся в cторону от неожиданности, а мышонок со стоном вдруг прижался губами к щеке воина. Губы были солеными — он, видимо, плакал перед тем, как заснуть…
Наместник осторожно прижал его к себе:
— Эйзе, что случилось? Почему плакал?
— Я совсем плохой разведчик, господин, если ты так скоро понял, в чем дело. Я не хотел тебя обидеть — мои-то тоже погибли в этом же бою. Все было решено заранее, мы все знали, на что шли. Наши не пожалели, почему же ты пожалел — вы же звери, твари имперские…
Воин глухо ответил:
— Эйзе, я сильно пьян, поосторожнее в выражениях — могу не сдержаться. Скажи, правда, что после возвращения из плена — сжигают?
И почувствовал на шеке тихое дыхание — Эйзе отвечал ему:
— Да, правда…
Воин только крепче прижал мышонка к себе:
— Тогда не уходи. Я не хочу, чтобы ты погиб.
Эйзе тихо дышал ему в ухо — мышонок маленький. Боль уходила. Воин пошевелиться боялся, чтобы не спугнуть прижавшегося к нему Мыша.