— Мои почти все полегли — пока не пришел секретный отряд. Так же, как твои.
Тело твари вновь сотрясли судороги. Воин устало ответил:
— Нет. Я не буду больше с тобой играть. Ты будешь жить. Я не буду тебя больше позорить — ты хорошо сражался. За то, что я сделал с тобой — я не прошу прощения. Но такого больше не повторится.
Он вгляделся в глаза мальчишки — понял ли… Понял. Жуткая усталость и облегчение. Тварь вдруг обмяк, глаза закрылись. Если бы он мог видеть взгляд своего насильника — боль, безнадежная, бесконечная боль, ад без надежды на спасение… Ненависть… К себе… Гнев… На приказ… На Императора… Снова на себя.
И вдруг Наместник услышал тихое дыхание — тварь заснул. Ребенок, изболевшийся, истерзанный, заплаканный, заснул на руках мучителя. От слабости и голода. Не простив и не доверяя. Совсем худенькое тело. Ребенок повел боевой отряд. И почему твари плачут детскими голосами перед смертью — потому что они… Дети??? А где же воины-взрослые?
Имперские воины мало разбирали их по лицам, твари — они и есть твари, но… может, это не взрослые воины. Или так истощены? О Боги, за что еще и это осознание… Надо бы понять. Спросить… у твари. Только вряд ли он захочет говорить после всего, что было.
Ненависть… Худые бедра, мосластые, угловатые ноги, худущая спина, каждый позвонок наружу. Закрытые судорожно глаза, чтобы не видеть своего насильника. Свалявшиеся в грязные колтуны волосы. И… запах. Наместник вдруг понял, что заставляло его терзать мальчишку, входя в его тело все глубже и глубже — от твари исходил запах свежести, леса. И это — после тяжелого боя в полном доспехе… Тварь… Ненависть к себе — изнасиловал ребенка. От него не пахло мужчиной — ребенком. И это бесило… Ненависть.
Походная койка была одна, и Наместник просто положил на нее мальчишку, замотанного в его плащ, и лег рядом. Ему было так погано, что, если бы тварь ночью прикончил его — он не стал бы защищаться. По крайней мере — он так думал сейчас. А тварь спал глубоко, опьянев от вина и ослабев от раны и изнасилования. Тихое дыхание ребенка и слабый запах хвои от грязных волос. Надо будет завтра искупать мальчишку и попытаться накормить, хотя бы насильно. Сильно истощен. Как еще меч в руках удерживал… Череда каких-то странных мыслей… Надо придумать ему хоть какую-то одежду — он очень худой — навряд ли найдется что-то для него. И что едят… твари??! Нет, тихо дышит рядом…
Да, давно никто не ложился с ним на одно ложе. Только один мог лечь рядом — и все тревоги уходили. Воин. Друг. Давно погиб. Первый бой с тварями — шальная стрела. Кровь хлещет ручьем изо рта, а он все силится что-то сказать… Люблю. Люблю??? Что за… А ведь он тянулся к Наместнику, умирая. Брезгливость. Чувство дурноты, когда понял, что говорит друг. Ужас и тошнота. Ненависть… Пафосные слова на первой могиле. И брезгливое недоумение…