— И это ж надо — прожить с таким человеком целую жисть, — распалялся еще пуще дед, виновато поглядывая в сторону жены.
Бабка Хрестя по-прежнему стояла перед Жигулой, заслонив от него сенечную дверь с заиндевелой ледовой ручкой и склонив голову на плечо, молча глядела на деда, дробно кивала, соглашалась с каждым его, даже обидным, словом — только б не выходил на улицу, не шел со двора.
Металось в грубке громкое пламя, сворачивался на огне в змейки мерзлый черет, тепло было в большой комнате, где стояла грубка. Тихо перед огнем сидели внучки деда Жигулы. И только младшенький то и дело озирался на споривших, будто приглядывал за ними — на всякий случай. Часто спорили дед с бабой, старшие внуки уже попривыкли, а меньшенький еще нет.
— Ну, вот что, — решительно поднялся со стула дед Жигула, — не то счас время, чтобы отсиживаться по домам. — Он поднялся во весь рост, решительно отстранил растерявшуюся бабку Хрестю, взялся за ручку двери, отдернул враз руку — обжегся. — Вот так-то вот оно лучше будет, — уже твердо на ходу бросил дед бабке и, неестественно большой в длинной шубе, скрылся в клубах морозного пара, повалившего через порог, через верхнюю притолоку. Бабка Хрестя так и осталась стоять у порога, не шелохнулась.
Меньшенький испугался — выбежал на середину комнаты, оставив уютный огонь, подбежал к бабушке, дернул за подол:
— Бабуш, а бабуш…
…Снег так хрустел под ногами деда Жигулы, что казалось, идет он по золе, по прогоревшим звонким углям.
Скрипел снег под валенками на весь белый свет, заворачивался мороз под воротник огромной шубы; дед Жигула поглядывал на подслеповатые заснеженные окна замерзших хат, удивлялся:
«Ты гляди, какая страсть, сроду такого не видали. Уж на что в войну холода были — куда там, с сегодняшними не сравнить. Напасть какая-то, не иначе. За что только вот — вроде все как у людей было. Зять писал, понапускали ракет, всякого хламу в небо понакидали — вот теперича и расплачивайся. Кому это понравится. Считай, пришел час расплаты. Так что и серчать особо не на кого. Что посеяли — то и пожнем. А зачем, спрашивается, было гусей дразнить. Что нам, людям, на этой земле плохо жилось, а? Так нет же, кому-то приспичило — давай полезем на небо… Долазились. Ух, и холодина…»
Дед Жигула попрыгал на одном месте — холодно невмоготу. А прошел-то всего мимо Вадюшиных, Ищенковых да Пудьяновых. К ним и заходить-то не стоило — только что время терять зазря. Ничего никогда не знают. Как так можно жить. А живут же. И девки ихные замуж выходят, парни женятся…
Дед направлялся к дому Пилюгиных — чтоб наверняка и от сына Матвея, и от его отца, друга Жигулиного, все враз и разведать, да только прикинул дед — не дойти ему по этой стуже, нет, не дойти. И ноги зябнут, и руки сковало, а лицо как одеревенело.