Духу только на то и хватает, чтобы бежком добежать до сарая, дать скотине сенца охапку да скорей домой. Только со второго захода и можно добежать до близкой речки, прорубить пешней замерзшую за ночь пельку — воды набрать в дом. Скажи спасибо, речка рядом — а то б пропали совсем. С водой-то, как в газетах писали, люди даже голодать могут незнамо сколько, а без воды…
Засыпанная чуть ли не до самых крыш снегом Конопляновка затаилась на трескучем морозе, попритихла. Только посапывают ее печные трубы да где-то с перемерзу взбрехнет с привизгом собака, и все тут — снова мертвая тишина на всю округу. Хаты покрылись ледовой корой — заледенели на ветрах, что совсем недавно дули изо всех сил и днем и ночью, стучали ставнями, хлестали каменелыми ветками по стеклам, пригибали дерева палисадов к замерзшим окнам, гудели в трубах, наводя страх, отпугивая сны. А тут вроде и попропали ветра. Стихло враз. Вздохнули было конопляновцы — просвет хоть какой появился — хоть и мороз, а на безветрии куда легче. Заполыхало пламя в печках да грубках, заметались по стенкам тени — собирались люди к огню греться, обсуждать свое житье-бытье в ту невиданную страшную зиму. Жались к огню — он отогревал душу, успокаивал.
— Куда тебя черти несут, — накидывалась бабка Хрестя на деда Жигулу, — черт хромой. Еще не очухался от одной беды — другую, паразит, ищешь. Гляди, боле не стану за тобой ходить, за окаянным, — совсем замучил…
— Чего тебе, чего, — отстраняет ее рукой дед Жигула, прячась поглубже в высокий воротник длинной, до самого пола, шубы, — чего ты. Нонче ж в правлении собирались. Мне интересно.
— А тебе больше всех надо, — встает на его пути тетка Хрестя, — чего ты дурью маешься, чего тебе не сидится. Уже вышел один раз, погулял, может, хватит. Голова, поди, не железная…
— Да что ты привязалась…
— Того и привязалась, что разыскивать тебя по такой холодине никто не станет. Откуда ты только на мою головушку навязался…
— Ну завела, завела… Хорошо, ладно, — останавливается дед Жигула, опускает руки, которые перед тем скрестил в просторных рукавах на груди: шуба без пуговиц распахивается. — Кто к тебе придет по такой пропасти, кто про новости расскажет. А?
Дед садится на край стула у самой двери, ворчит:
— Думаешь, как сама ничем не интересуешься, так и люди все такие же, как ты, темные.
Дед завздыхал, большими своими руками стал вытирать сухие бескровные губы, покашливать сухим нервным кашлем.