— Вот, будущие председатели, с чего вам начинать надо — с дороги. А то ведь к вам и не доберешься. А осенью что тут творится! Задумайтесь. Народ вам спасибо скажет. Протопай по такому пути в деревню из города, когда у тебя за спиной мешок с хлебом. А еще в распутицу. Так-то вот. Это вам первое поручение. Примите к сведению.
— Ты день-то не спутал? — спрашивал председатель райисполкома, — а то приедем зазря.
— Сомова предупредили…
— Гляди, Кузьмич…
За Отрадным, сразу как выехали в луговину со свежепоставленными стогами, на дальнем бугре выставилась перед ними церковь — конопляновский клуб. Пилюгин оживился, увидев родные места, стал показывать Гарбузову в направлении деревни, речки, сверкнувшей на солнце изогнутым серпом, и в сторону Барятинского бора. Гарбузов вглядывался в открывшийся перед ним простор, и на душе у него становилось спокойнее — волновался, какими будут новые для него места. Понравились ему и эта речка, и этот луг, лес, церковь на взлобке бугра.
У остановившегося «газика» собрались деревенские ребята. Они уже знали, что приедет начальство, поэтому особенно близко не подходили. Делали вид, будто их это вовсе не касается.
Из здания конторы выбежал главбух Полуев в черных нарукавниках. Спускаясь по крутым ступеням, сдергивал их с рук, будто кожу сдирал — торопился. «Нехорошо как-то вышло, — как всегда, подумалось на бегу Полуеву, — нехорошо… Что скажет Павел Иванович, что скажет…»
— Здравствуйте, гости дорогие, — начал он запыхавшись, подбежав к распахнутой двери машины.
— Ты чего один, Полуев? — спросил его «сам».
— Дак все в Колошках, Павел Иванович велел столы вкопать прямо в лесе, гостей много, сказал, будет, гости будут важные, чтоб всей деревней вас разглядеть, приказал собраться всем прямо в лесу, в Колошках. Там просторнее…
«Сам» смотрел на Полуева и не мог понять — шутит?
— Ладно, поехали. В Колошках так в Колошках. — Он посмотрел на часы, кивнул Полуеву — дескать, давай, садись с нами. Поехали назад по тряской дороге.
«Не надо было тогда так круто. Лихо получилось — с места в карьер, с корабля на бал», — думал Гарбузов. Приворожившая с первого раза решительность районного начальства не раз уже испытана и на себе. Годы прошли с того дня, пуд не пуд, а сольцы оба пожевали. Почувствовал на своей шкуре, что за этой решительностью стоит. Говорят, «хорошее начало — полдела», но ведь это только половина, а может, и того меньше. А после собрания в Колошках — зачем так было круто с Сомовым? Давай, говорит, на следующий день садись в сомовскую пролетку и айда по деревне. Покажись — вот, дескать, как дело обернулось. Тебя уважать станут, а не сможешь — грош тебе цена. Сказать просто. Он сказал да уехал. А народ по-своему расценил — ага, говорят, обманул, обещал, что поучится у Павла Ивановича, а он, гляди, за одну ночь образоваться успел, Павла и не видать стало — вот так ученичок. Вот тебе и проголосовали за преемственность поколений. Вот оно какое прыткое, это поколение. Вот ведь как народ понял эту затею. Многое забылось, но то, что Гарбузов на Павловой пролетке по деревне раскатывал на следующий день, что Павла Ивановича никто рядом с ним не увидел — то хорошенько запомнили. Это Гарбузов чувствовал и не раз клял себя за ту пролетку, за решительность начальства. Тяжко пришлось потом возвращать доверие. По крупиночкам собирал, на карачках ползал. Вот какое дело…