Как решил Галицкий, чтоб никого не побеспокоить, ночевали они в Доме колхозника. С вечера за ними приходили, приглашали перейти в избу. Но Галицкий был тверд, отшучивался: «Для чего построили Дом колхозника? Кому в нем жить, если все по избам разойдутся? — спрашивал лукаво. — Нет, надо с кого-то начинать, вот мы и начнем…» — «Хитрый ты мужик, — отвечали ему. — На все у тебя есть ответ, не прицепишься… Ну, была бы, как говорится, честь предложена». И уходили, смущенные отказом Галицкого.
— А знаешь, Иван, про что я сейчас думаю, — мечтательно говорил Галицкий в потемках. — Я вот и так прикину, и так примерюсь: а что, к примеру, делать человеку по нашим временам, если в нем сидит с десяток живых научных открытий? Вот как ему с ними быть, если первая резвая половина жизни уже прошла, а он все с одним из них, из тех десяти, никак не разберется. И не потому, что такой, сказать, глупый — ведь придумал же их целых десять, не кто-то за него, он сам. Значит, умный мужик. А вот скажи, застрял, забуксовал на первом и ни с места. Ему по срокам в самую пору, покуда силенки не растрачены, уже бы к пятому, седьмому подступать, ан нет, толчется вокруг одного, самого первого.
— Вы о ком это, Владимир Дмитриевич? — заинтересованно спросил его Иван.
— Да это я так, ни про кого, вообразил себе: может же быть на свете такой человек? Были же Леонардо, Михайло Васильевич, этот, считай что, из наших мест, и ничего удивительного, если еще кто из той породы объявится — корень есть, почему ему не объявиться, а?
— Да и то верно, — согласился Иван, оглядываясь на храпевшего во всю мощь Петра.
— Вот послушай, Иван, как оно тебе глянется? — Галицкий откинул одеяло, сел на край кровати, свесив ноги, жаль, что в комнате той темно было, а то бы Иван увидел его преобразившееся лицо. — Наши механизмы и все такое прочее — на чем основаны? Да на колесе. Ну неужто без него нельзя обойтись? Вот, к примеру, вихрь на дороге. Видал? Есть там какое колесо? Нету. А ты скажи, силища какая. Не удивлялся никогда? Гли-ко, деревья вековые рушит, корни из земли выворачивает, как нитки рвет. А несется над землей — никаких тебе колес не надо.
— Да, — кивал в темноту Иван.
— Вот тут-то тебе и вопрос: а кто-нибудь занялся той незаприходованной человечеством силой? Кто-нибудь попытался взнуздать ее? Приручить? Пригласить ее поработать на человека? А? Вот то-то и оно, — протянул Галицкий, не дожидаясь ответа. — А ты говоришь, — попрекнул он молчавшего Ивана.
— Дак ведь, — попытался было оправдаться тот, как будто и впрямь был виноват за бестолковщину с вихрем.