— Дело твое, Степаныч, — спокойно отвечал Галицкий, — я человек открытый, тайн не держу. Как было, так и говорю. А что до суда, так и на суде скажу, куда деньги девал. У меня все записано. Сам к ним не притрагивался. Питался — вот штаны повисли. Я ведь, знаешь, непьющий. Судить так судить, только обидно мне и самому, что ни с чем приехал. Время потерял. Ты бы и сам, Степаныч, не управился, — оживился он. — Народ нынче ушлый. Денег на него не напасешься. Не сразу я про то понял. Суди меня по закону, а совесть моя чиста — не посягал я на твои деньги».
Галицкий ступил на порог родного дома с тяжелым сердцем. Давила обида, несправедливость. Жена бросилась навстречу — соскучилась. Грустный вид мужа обеспокоил ее. Она было кинулась обнимать его, да только он отстранил ее, прошел в дальнюю комнату, сел к столу. Стал перебирать стопку газет, накопившихся за месяцы его отсутствия. С деланной сосредоточенностью всматривался в обвисшие безжизненные страницы.
— Случилось что? — сказала жена, глядя с порога на мужа, — говори, Владимир Дмитриевич. Глядишь и помогу чем, выручу…
— Растрата, мать, — твердо сказал Галицкий, — большая растрата. Судить будут…
Она всплеснула руками.
— Господи, да что же это такое! Какой же ты растратчик, да быть того не может. Не верю я.
А вечером, когда Галицкий лежал на грубке и, глядя вперед себя, думал о своей беде, когда жена сидела рядом и говорила: «Не печалься, Владимир Дмитриевич, не задумывайся так. Слышь, Владимир Дмитриевич, брось, не думай об этом — съедешь с глузду, что будем делать? О детках лучше подумай…» — в дверь постучали и в хату вошел председатель. Анна встретила его настороженно.
— Где хозяин?
— Там, — кивнула она в сторону большой комнаты, где на грубке возлежал несчастный Галицкий.
— Ты, слышь, не серчай. Погорячился я там, в правлении, поторопился… — пророкотал с порога председатель.
Галицкий повернулся к нему спиной, уставился в стенку. Широченная спина не шелохнулась.
— Так вот слушай, — сказал председатель, будто не обращая на него внимания, — мы тут посовещались… Обсудили все и решили… Нечего тебе делать в суде, в тюрьме… Мы тебя знаем много лет, доверяли все эти годы… Скажи, разве не так?.. Нет, ты скажи. И в этот раз мы тебе доверили, ты не можешь упрекнуть нас, ну, слышишь ты или нет…
Галицкий молчал.
— Так вот что мы решили… Не внести тебе эти деньги никогда… Словом, в Кувшинках, как тебе известно, есть дурдом… Так вот, если ты не будешь дураком, мы можем все устроить. У меня свояк главным у них… Через месяц вся эта история будет забыта… Обещаем тебе всем колхозом носить регулярные передачи… Слышишь ты, черт упрямый…