На краю (Исаев) - страница 71

Он еще раз обернулся — торчавшие в разные стороны, хватавшие загустевший воздух руки замуровывало в себя молоко тумана, заливаясь в зиявшие пригоршни, развернутые щербатые рты, кричащие глотки.

А осторожные руки вели его совсем в другую сторону — где с каждым шагом легче дышалось, и по теплу, обдавшему лицо, угадывалось — где-то совсем рядом солнце… «Когда, где я уже ощущал эти руки, откуда знаю прикосновение этих пальцев?» — все пытался вспомнить он, а когда вдруг ощутил знакомый запах свежепиленных тесин, когда через несколько шагов в нос ударил знакомый дух конюшни, когда ясно услышал с одного боку —

Как у нас под окном зацветала сирень…

— а с другого:

Сербияночка, молодка, ты напой меня водой,
Я на серенькой лошадочке приехал за тобой…

— он понял, чьи то были руки и кто возвернул его домой. И еще ясно почувствовал он в ту минуту, что эти руки никогда больше не отпустят его от себя, от родного порога, и услышал голос дяди Васи: «Целей будешь!»

…А со стороны солнца раздавалось, заполняя собой, казалось, весь белый свет:

Сербиянка, сербиянка, сербиянка, се-ни-на…

Страстотерпцы

1

Осень 1923 года запаздывала: только к самым крайним, отчаявшимся уже срокам приволоклись неторопливые обложные дожди, остудили перекаленные, сильно задержавшиеся теплые дни. На обильных завесях застаревшей паутины повисла и задрожала тяжелыми каплями нескончаемая до самых снегов сырость. Небо, будто с испугу, прижалось к земле, и испокон веку говоренное «между небом и землей» потеряло в ту пору всякий смысл. Вечера враз загустели, и чуть не после обеда сразу делалась непролазная темень, в которой ближние живые голоса вязли, как в тине, пугали людей, не пуская их дальше порога. И лишь на крайность какую выходили они по двое, по трое, проваливаясь в кромешную тьму. Туманы пришли невиданные — тычь в них пальцем, облизывай, пробуй на вкус — молоко. Сквозь такой туман, равно как через ту клятую-переклятую темень, человеку пройти — рискнуть. Хоть и трудны дороги, непролазны, хоть и расплылась знаменитая белогорская грязь вперемешку с глиной, отрезала морем разливным от всего белого свету, только новости находят себе пути, добираются в забытый богом угол — в попритихшую в топкой тишине да тумане деревню со светлым имечком — Березники. Это сейчас по туманам, темени да грязи ее не видно — будто схоронилась в тех потемках. А бывало, как развиднеется по ясному утру, глядеть на нее — одно удовольствие. С какого боку ни зайди — залюбуешься. Со стороны Деевского сада через обильные яблоки, как через стеклышки чудные, увидишь Березники: белыми хатками на бугре, с почерневшими от веку застрехами, будто стая черногусов собралась, стали и стоят, не шелохнутся, пораженные красотой, изумленные, глазами-окнами глядят кругом, удивляются. Зайдешь со стороны речки, что под бугром подковкой выгнулась и будто обняла деревню, с нежностью к ней притулилась, ластится хорошо.