Странно, что иногда тебе запоминаются какие-то совершенно незначительные детали и сохраняются где-то в глубинах памяти, а через годы или десятилетия они вдруг всплывают как живые.
Должно быть, это было начало ноября. На улицах Парижа и в парках гулял ледяной ветер, и Роберту запомнилось тогда, что все время шел дождь. Им не раз случилось промокнуть насквозь, и, спасаясь от дождя, они часто заходили в какое-нибудь маленькое кафе с веселенькими маркизами, чтобы согреться чашкой кофе с молоком.
Тогда он впервые попробовал настоящий кофе и почувствовал себя не мальчиком, а почти взрослым мужчиной.
Запомнилась ему и темнокожая женщина с широченной улыбкой во весь рот, в ярком головном платке с попугаями, которая по утрам приносила им завтрак в постель, потому что во французском отеле завтрак в постели считался чем-то совершенно нормальным. Запомнилось и блюдо с сырным ассорти — «assiette de fromage», которое он заказал в «Кафе де Флор» («Кафе поэтов», — объяснила ему мама). На этом блюде были выложены кружком отдельные ломтики сыра неизвестных ему сортов, начиная с мягких и кончая самыми острыми. Вечером они пошли в «Джаз-бар», где царило сумеречное освещение. И там он впервые в жизни попробовал крем-брюле, сверху покрытое сахарной корочкой, которая ломалась на языке с тихим хрустом. В Лувре он запомнил Мону Лизу, перед ней толпились люди прямо в пальто, от которых пахло дождем; запомнилось ему и катание по Сене на речном трамвайчике, который привез их к собору Нотр-Дам, тоже под проливным дождем, а также зажигалка «Зиппо» с надписью «Париж», которую он купил себе на Эйфелевой башне, куда они поднялись по лестнице.
— Надо будет еще раз съездить сюда при хорошей погоде, — сказала мама, когда они вышли на площадку и очутились на пронизывающем ветру. — Вот кончишь университет, и мы снова приедем в Париж и чокнемся с тобой бокалами шампанского, — смеясь, пообещала она. — Правда, мне, пожалуй, будет уже не подняться сюда пешком, но, слава богу, есть лифт.
Почему-то тогда они забыли о своих планах еще раз побывать на Эйфелевой башне, как часто забываются такие проекты, рожденные по мгновенному наитию, а потом вдруг оказывается, что браться за них уже поздно.
Днем они гуляли в одном из больших городских парков, он уже не помнил, был ли это Люксембургский сад или сад Тюильри, в памяти Роберта остался большой каменный куб, на который он тогда взобрался. На нем золотыми буквами была сделана надпись: «Поль Сезанн». При виде этого памятника Роберт вдруг вспомнил отца и надпись на его надгробии на кладбище в Маунт-Киско, и у него появилось ощущение, что папа был с ними рядом. Сделанная тогда мамой фотография смеющегося белокурого мальчика в шапке и шарфе, стоящего с зажигалкой «Зиппо» в руке на большом белом каменном кубе, висела потом у нее на кухне до самой смерти. Когда Роберту пришлось расстаться с домом, он со слезами снял эту фотографию со стены.