— Виноват, князь высокий! — наконец промолвил игумен, поднимаясь с места и отвешивая поклон Микалу. — Неладно я слово сказал... Не хотел я к миру тебя склонять, ежели твоей воли на то не было. Только ведь вера у нас одна с москвитянами...
— Оттого-то они и пошли на нас, что одной мы веры с ними! — вставил Ладмер, искоса поглядев на игумена. — У москвитян ведь совести мало, почти нет совсем... Окрестили они нас в свою веру, попов да монахов к нам послали, а теперь сами идут нас покорять под руку Ивана Московского, как души наши Богу христианскому покорили...
— За обиду купцов своих вступились они... — начал было отец Максим, но Ладмер не дал ему говорить и продолжал злорадствующим голосом:
— Москвитяне — лукавые люди! Сперва они попов да монахов посылают, а потом войско за попами да монахами приходит якобы по причине какой, а по правде сказать, того ради, чтобы новокрещёных под Москву забирать, ибо кто крестился от попов московских, тот должен Москве поддаваться...
— Ложь это, напраслину говоришь ты, князь... — забормотал опять игумен, набравшись смелости, но тут его перебил сам Микал, крикнувший:
— Правду, правду дядя сказал! Вся беда от новой веры идёт!.. Предала нас вера христианская в руки московские!..
И забыл тут владетель Перми Великой, что недавно ещё умилялся он подвигу отца Ивана и убеждённо думал о том, что христианский Бог избавил Покчу от разорения вогулами, несомненно взявшими бы городок, если бы не геройство местного священника. Впечатление чудесного дела попа как ветром выдуло из его головы, вместо того ему часто приходило на ум ехидное словцо Арбузьева, что попов да монахов в Пермь Великую епископ зырянский поставляет, который за Москву горой стоит... ну, и попы с монахами также... Следовательно, духовные лица являлись людьми неблагонадёжными, это он знал теперь достоверно... И старый Ладмер, всегда неладивший с игуменом, мог теперь торжествовать победу над последним, достигнутую с такою лёгкостью... А Микал продолжал кричать резким угрожающим голосом:
— Не хочу я мириться с Москвой! Не поклонюсь я Ивану Московскому!.. Напрасно ты, монах, смущаешь меня! Не боюсь я воинства московского!.. А вера христианская губит нас... повергает нас в несчастия великие!.. Не хуже мы жили в старой вере...
— Прости меня, князь высокий! — взмолился отец Максим, не обладавший твёрдостью души покойного попа Ивана, чтобы смело поднять голос в защиту православной веры. — Не хотел я смущать тебя... Не подобает мне ближних смущать...
— Все вы обманом живёте! — не унимался Микал, сам не сознавая того, что говорит, — до того разгорячили его неосторожные слова игумена о непротивлении Москве. — На Москву вы уповаете, вижу я!.. Недаром же заступились вы за купцов московских, коих из Чердына мы прогнали. А потом на дорогу кормы им дали, и одежду, и обувь, и прочее всё, что полагается... А из-за них-то ведь нынче и заваруха пошла...