— Никакой вашей вины тут нет... — Превозмогая слабость, Зейна всё-таки встала и протянула руки к Зире, чтобы обнять её.
Та отступила назад.
— Нет, милая... Не стоит. Тебе уже хватит на сегодня. Прости, я засиделась, мне пора на службу.
— Разве у вас сегодня не выходной? — Огорчённая до слёз, Зейна сделала ещё шаг, но её руки поймали лишь пустоту.
— Дела есть всегда, — проговорила Зира. — Я пойду, детка. А ты восстанавливай силы.
Отступая, она послала Зейне лишь воздушный поцелуй, горьковато-нежно и печально улыбнувшись.
— Люблю тебя, родная... Не надо, не провожай, дорогу к выходу сама знаю.
Самочувствие восстановилось к вечеру, но вдохновение к работе пропало, на сердце висела тяжесть. Зейна долго сидела перед картиной, но не могла сделать ни мазка. И всё-таки она упрямо верила, что изобразила верный взгляд мамы. Тот, какой сама видела.
В душе засело холодящее, мрачное чувство, что Зира была права. Зейна отличалась прекрасным здоровьем, к недомоганиям не была склонна, и эта внезапная слабость прогремела, как гром среди ясного неба — грозный знак.
Зейна так стиснула кисть в руке, что та сломалась. Зубы скрежетали.
— Нет, нельзя с этим мириться. И я не буду мириться. Я найду решение.
Она стояла перед картиной «Любовь». Это произведение было признано шедевром мирового искусства, и вокруг него построили павильон для предохранения от разрушения. Имя Тилль то и дело появлялось в самых солидных исследованиях, о ней писали статьи и монографии, за её работами охотились коллекционеры и готовы были отдать за них бешеные деньги. Вот так, после смерти, к Тилль пришла слава и всеобщее признание.
Свой творческий путь Зейна начала безвестным молодым художником, а сейчас на неё падали лучи славы Тилль. На неё были обращены взгляды, от неё ждали чего-то необычайного. Каждую её работу изучали с увеличительным стеклом, пытаясь установить меру её дара и таланта до последней крупицы. Да, приходилось ей порой нелегко. Но она искала свой собственный путь.
— Мама, подскажи, что мне делать, — шевелились её губы перед ликом осеннего чертога ласкового, сияющего покоя. — Я не могу жить в разлуке с Зирой. Ей не хватало твоей любви, и я должна давать ей любовь вдвойне.
Осенний храм светлого покоя мудро улыбался. Зейна чувствовала его тепло сердцем, душой. Она верила, что душа матери жила если не в самой этой картине, то где-то за ней, в мире, где вечно царит тёплое и золотое бабье лето, шуршат листья, заваривается душистый чай и горят свечи в тыквах.
— Мам... Помоги мне. — По щеке Зейны скатилась слеза, и она поймала её пальцами, смахнула. — Я должна с этим справиться, победить. Слишком много поставлено на карту. Зира... Её сердце так нуждается в любви! Она слишком долго жила в вечной её недостаче, изголодалась по ней. Я не могу допустить, чтобы нас с ней что-то разделило...