Офицер национал-социалист – Райнигер – смотрел на Яэль. Его арийские голубые глаза пересекли карточный стол.
– Так, а это кто?
Аарон-Клаус был рад отвлечься. Он помахал Яэль, чтобы она вошла в комнату.
– Я нашел ее на берегу Шпрее. Она помечена.
– Помечена? Но… – Голос Хенрики сел. Она посмотрела на девушку: косички цвета медового золота, слишком большие для рта зубы. Арийский ребенок с плаката. (Яэль на самом деле украла лицо с акварельной рекламы Гитлерюгенда).
– Покажешь им? – спросил Аарон-Клаус.
Все внутри нее противилось открывать числа. Яэль даже себе их не показывала. Переодеваясь, она никогда не смотрела на них. Было несколько – несколько – раз, когда она пыталась стереть их. (Они на самом деле никогда не прекращали зудеть после той последней ночи в лаборатории доктора Гайера, поэтому она царапала, рвала и пыталась стереть то, на что ничего не действовало). В конечном итоге она оставалась с кровавыми ногтями. Струпья превращались в шрамы, исчезавшие после ее следующего изменения.
Аарон-Клаус снова отодвинул свой рукав. Казалось, он делал это с легкостью: мягкое закатывание ткани и вытянутая рука. Цифры смело обнажались под армией оловянных абажуров.
Яэль пыталась сделать то же самое. Но она не чувствовала себя легко или смелой, когда снова закатала рукав. Она по-прежнему не смотрела на свои цифры. Она позволила другим мельком взглянуть на ее чернила. Они так и сделали, молча. Когда она потянула свитер вниз, они не просили снова показать ее татуировки. Они не спрашивали, почему волосы у нее были светлые или как она сбежала.
Райнигер только спросил ее имя, которое она ему назвала.
Хенрика покормила ее.
В жизни под пивной были три великолепных, жирных блюда в день; кровать без соломы, которую не нужно было ни с кем делить; ванна с теплой водой; и туалет со сливом.
Рукава Яэль оставались опущенными. Лицо оставалось одним и тем же. Монстр, монстр, монстр внутри свернулся калачиком на долгий, долгий сон.
Она принялась за учебу. Когда Хенрика не была занята клацаньем на своей машинке или разговорами в приглушенных тонах с посетителями, она учила девочку читать. Их школа располагалась за стальным карточным столом в середине кабинета Хенрики. Его крошечную поверхность заставили учебники, какао и смех. Аарон-Клаус ворчал о чем-то под названием «исчисление» и съедал больше половины тарелки шоколадного хвороста, который иногда пекла Хенрика. В углу напевало радио, всегда включенное.
Яэль потребовалось всего четыре месяца, чтобы научиться читать на немецком. Она начала выбирать книги из библиотеки Хенрики и учиться тому, что было внутри. Мир оттуда принадлежал ей.