Именно эта детская незащищенность в сочетании с бесстрашной покорностью судьбе поразила Аллана так сильно уже при первой их встрече. Его поразил самый облик ее, когда она одиноко сидела на покрытой пластиком скамье в автомате-закусочной, именуемой «кафе», где он обычно обедал. Он заговорил с ней просто так, шутки ради — именно потому, что она была такая бледная, застенчивая, с конной, светло-рыжих вьющихся волос. Аллан подошел к ней с подносом и спросил, можно ли сесть за ее столик; она кивнула и начала сразу рассказывать о себе, о том, что она шла из дому и почти никого не знает в этой части города; она говорила тоненьким детским голоском и смотрела вокруг широко открытыми глазами, словно ее изумляло все, что она видела. Но на лице ее не отражалось страха, только возбуждение и любопытство. Аллан скоро понял, что ей негде жить, и, не задумываясь о последствиях, предложил комнату у себя в квартире. Ее прямота и доверчивость обезоружили его и лишили способности прислушаться к голосу рассудка, который, как только Аллан произнес роковые слова, стал возражать, говоря, что ему совершенно незачем пускать постороннего человека к себе в дом, а если уж очень приспичило, то зачем ему нужна эта юная девушка, еще совсем девочка, как он мог заметить. Но она сразу же согласилась и, когда они вместе выходили из «кафе» на улицу, где было потише, потому что хоть не грохотал музыкальный автомат, взяла его за руку; однако Аллан твердо решил, что не воспользуется ее затруднительным положением. Но в первый же вечер она снова огорошила его. на этот раз своей смелостью и той страстью, которая, оказывается, жила в ее тщедушном теле. Она без обиняков предложила ему себя, поскольку все равно дело этим кончится. И когда они лежали рядом на его узкой холостяцкой кровати, он старался быть очень осторожным, потому что чувствовал себя огромным, неуклюжим и грубым. Однако Лиза ничего не боялась и была настроена весьма шаловливо. А на следующее утро она сказала, что ей нет еще и четырнадцати и что она убежала из дома, поссорившись с родителями.
Они поженились за месяц до того, как ей предстояло родить. Специального разрешения не потребовалось, так как тогда ей уже исполнилось четырнадцать, а кроме того, она была беременна. В муниципалитете, в тесной и жаркой приемной, где пол был засыпан окурками и пеплом, испорченными бланками и прочим бумажным мусором, а на стульях в ожидании вызова сидели расфранченные брачные пары, Лиза чуть не потеряла сознание. Ее узенькая ручка, на которой была отчетливо видна каждая жилка, судорожно сжимала букетик фиалок; прислонившись к Аллану, она тяжело дышала. Путешествие в вагоне метро от Апрель авеню до муниципалитета оказалось для нее слишком суровым испытанием, и теперь у нее все время кружилась голова. Аллан повернулся и хотел открыть окно у них за спиной, но ничего не вышло: оно было забито гвоздями.