Мы были разгоряченные, но процесс шел тяжело. Возможно, проблема действительно была в том, что мы оказались чересчур разными. Внутри команд начиналась какая-то непонятная конкуренция. Мы словно состязались друг с другом и уже потом — с формальными соперниками. Под конец тренировки стало очевидно, что верзилы играют, скорее, между собой, даже находясь по разные стороны баррикад. Тренер, похоже, это тоже заметил.
— Так, стоп, стоп! — воскликнул он, когда один из них подрезал своего же. — Так не пойдет. Вы что, просто хотите погонять туда-сюда мяч? Тогда делайте это у себя во дворе! Здесь вы — команда, понятно?
— Понятно, — нестройно ответили ему.
На этом тренировка закончилась. Было уже десять вечера. Я быстро переоделся, закинул спортивную форму в рюкзак и внезапно почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, я опять наткнулся на типа, сострившего про кошку.
— В чем дело? — спросил я.
— Что за хрень у тебя тут написана? — Он ткнул пальцем в принт на моей спине.
— Slipknot там написано. Группа такая.
Я старался звучать нейтрально, однако все равно выходило грубовато. Но больше не хотелось влезать в темные истории. Хотя на провокации я велся постоянно. Стоило кому-то заговорить со мной, как я инстинктивно напрягался.
— В первый раз слышу, — нахмурился тот, подавив то ли отрыжку, то ли икоту. — Я тебя раньше ни в одной секции не видел. А я тут везде ходил.
— А меня и не было ни в одной.
— Как тебя, говоришь, зовут?
— Сергей, — сказал я.
— Дэн. — И он протянул руку.
Я осторожно ее пожал.
— До пятницы? — спросил он у меня.
— До пятницы.
Выйдя на улицу, я зачем-то оглянулся, а затем закурил. Дым буквально зависал в воздухе, замерзая на ходу. Вокруг школы дрожали огоньки фонарей. Февральская морозная безысходность. Я повел плечами, выпрямился и пошел по одинокой промерзшей дорожке.
Никто тебя не атакует. Расслабься. Ложная милитаризация.
Моя мама — человек функционирующий. Это верно описывает ее отношение к жизни. Она работает в какой-то свинской конторе, где людей заставляют пахать даже в выходные. Но она всегда качественно и трудолюбиво выполняет свою работу. Найти себе что-нибудь менее напряженное она не может, ведь у нее есть я. Когда она злится, это звучит как упрек, и я иногда чувствую себя виноватым, что вообще родился. Когда она радуется за меня, — что бывает крайне редко, — я становлюсь смыслом ее жизни. И те и другие крайности мне не нравятся. Быть виноватым иногда кажется даже привлекательнее.
Большая ответственность — быть смыслом чьей-то жизни.
Сколько себя помню, всегда обещал себе быть лучше по отношению к ней, но никогда не получалось. Поэтому я только наблюдал, как она крутится и функционирует, приводя в движение маленький мир нашей трехкомнатной квартиры. Мне часто казалось, что это создание иллюзии жизни, которой нет, потому что один из членов семьи всегда в себе, а другой всегда на работе. Кота это не касалось, ему было хорошо и без нас.