— Слышал, — кивнул Егор.
— Ну вот, нам и спустили организовать такой. Их уже триста по стране. У нас предполагается создать аграрно-индустриальный комбинат общей площадью сто пятьдесят тысяч га. Это, конечно, с расчетом на пуск второй очереди ГРЭС. Вроде заманчиво: агрогород, агрокомбинат, город-сад, дом-коммуна… Слова такие, что во рту тают, так сладко их произносить. Ну, поехал я в колхоз, на базе которого АИК этот самый создавать надо, поговорил с людьми, со стариками, с молодежью. Хозяйство вроде на ноги только встает. Ну, куда, они спрашивают, нам столько земли? Всего три трактора. К чему маслобойня? Дома кирпичные?..
Мы, конечно, поможем и деньгами и рабочими, да только зачем? Ведь больше обработать земли они своими силами не смогут. Расстояния будут огромные, а всех собирать с деревень в один колхоз смысла нет! Человек живет там, где работает. Вышел утром, вот его поле. А так надо везти его. Туда и обратно. Словом, столько чепухи всякой, что у меня голова кругом идет, а не исполнять нельзя: директива! Вот и получается: вижу, что, глупая для нас директива, не умная, а не исполнять не могу! Это все равно как, помнишь, в девятнадцатом? Колчаковцы стали нас окружать, пушки подтягивать, и вроде можно было напасть на них, бой затеять, чтобы лагерь отстоять, а зачем? Мы ушли в другое место, тихо, незаметно, а они палили по пустым полянам почем зря. Умно? Умно! А здесь что? То же и с твоим Семеновым. Не понравился он Сергееву, вот и дело уже пришить готов, а парень, по твоим словам, толковый… А ведь ты мог и не связываться с Сергеевым, кому охота врагов наживать? Ан, нет! И молодец! Все бы у нас так! — Щербаков задумался.
— Напишите о своем мнении в ЦК, — предложил Егор.
— Я уже писал, — грустно усмехнулся Щербаков. — Теперь одно остается: проситься на хозяйственную работу…
— И кого назначат? Юрьева? — заинтересовался Воробьев. — Да он такой же, как Гневушев!.. Нет уж, Владимир Петрович, я тебя прошу: повремени! А то иначе колесо наше скособочится и совсем не в ту сторону покатится. А так есть надежда, что справимся… — Егор усмехнулся. — Вот и лесть выползла…
Едва Егор пришел в отдел, как Василий Ильич, еле сдерживая злобу, спросил, почему это через его голову он полез к секретарю горкома. Егор правду таить не стал, сказал как есть, что привело Сергеева в неописуемую ярость. Он закричал, что теперь и вовсе разговоров о Семенове не потерпит и лично займется расследованием его отношений с бандой. Тем более, что из Свердловска уже запросили личное дело Семенова. На что Егор спокойно ответил, что Семенова он в обиду не даст и что, если понадобится, он поедет сам в Москву, на прием к товарищу Менжинскому и расскажет о том произволе, который чинит Сергеев. Это был уже явный перехлест. Егор высказался так в запальчивости, однако слово было брошено, и Сергеев аж побелел от столь открытой угрозы в его адрес.