Лишенные защиты закона, крепостные крестьяне не имели права жаловаться на своих бар, что бы последние с ними ни делали. По указу Екатерины II 22 августа 1767 г. за подачу жалобы на помещиков крестьянам грозила ссылка в каторжные работы.
Народ был доведен до крайней степени страдания, когда смерть перестала быть страшной, а в некоторых случаях являлась единственным выходом из положения.
Крестьянство верило, что беспощадная эксплуатация помещиками, «нещадное битье батогами» и сечение кнутом есть только продукт злой воли «бояр», что верховная власть в лице царицы не причастна к преступлениям коварного дворянства.
Тогда среди них стали распространяться слухи, что если б на престоле оставался царь Петр Федорович, то он не дал бы воли дворянам. Такие толки стали распространяться среди инородцев, например, среди башкир, которые говорили, что порядка нет в стране потому, что на престоле «правит баба».
Еще чаще эти толки стали распространяться среди раскольников, у которых с именем Петра III были связаны надежды на свободу религиозных убеждений.
«Фантазия Руси была возбуждена, чувства раздражены, воля подавлена — говорит по этому поводу проф. Фирсов[4]. В дремучих лесах и беспредельных степях, в убогой закоптелой мужицкой избе и на барском дворе, в рудниках и на пашне, — всюду из уст в уста стали передаваться слухи о том, что царь Петр Федорович жив, что он явится и даст народу волю».
И «царь Петр Федорович» явился в лице донского казака Емельяна Ивановича Пугачева. Он возвестил крестьянам волю на вечные времена и бросил на всю Русь грозный клич, призывающий крестьян: «противников нашей власти, разорителей крестьян дворян — ловить, казнить и вешать».
Общее состояние крестьян, яицких и оренбургских казаков и инородцев Оренбургского края, а также и отдаленность края от центра создали для Пугачевского движения прекрасную социальную и материальную базу, откуда Пугачев впоследствии черпал свои людские и технические средства для борьбы с дворянским государством.
Пугачевское движение началось среди яицких казаков, которые составляли его гвардию. Яицкое казачество, как и башкиры, было недовольно введением в крае соляной монополии. Казаки занимались рыболовством и потребляли соль в большом количестве для засолки рыбы, покупать соль из государственных магазинов по дорогой цене, когда в природе можно было брать ее даром, они считали абсурдом, весьма невыгодным для хозяйства.
Кроме того казачество было стеснено в основном своем промысле — рыболовстве. Монополия рыбной ловли по Яику, которую войско получило в 1755 г. вместе с арендой учуга около Гурьева, на практике привела к быстрому вторжению на Яик денежного капитала, а вместе с тем и к расслоению казачьей общины. На почве неравномерного распределения дохода от рыбной ловли в войске появились зажиточные казаки, к которым перешла руководящая роль в ведении войскового хозяйства. По обыкновению они получали представительство во всех делегациях по заключению контрактов и сделок на рыбные ловли и, пользуясь своим влиянием, — на ответственные должности проводили своих людей, например, — в войсковые атаманы. Последние пользовались своим положением в целях личного обогащения. В 60 годах XVIII в. атаман Бородин в течение 3-х лет содержал соляной откуп, не отдавая в денежных суммах никому отчета. Другой войсковой атаман Акутин держал на откупе рыбные ловли на Волге и соляной откуп на Яике. Забрав в свои руки такой важный продукт в рыбном хозяйстве как соль, атаманы вымогали из казаков в уплату за соль десятую рыбину из добычи.