Я дал и общее определение Анимы как персонификации бессознательного и потому раскрыл ее содержание еще и в качестве моста к бессознательному, как функции отношения к бессознательному. И здесь утверждение нашего текста о том, что сознание (т.е. личностное сознание) исходит от Анимы, попадает в интересный контекст. Поскольку западный дух прочно стоит на точке зрения сознания, он должен понимать Аниму так, как я только что изложил. Восток же, стоящий на точке зрения бессознательного, наоборот, рассматривает сознание как порождение Анимы! Сознание, без сомнения, изначально происходит от бессознательного. Мы думаем об этом слишком мало и потому все время пытаемся отождествлять психику в целом с сознанием или, по меньшей мере, выставлять бессознательное в виде производного или порождения сознания (как, например, в теории вытеснения Фрейда). Однако по изложенным выше основаниям прямо-таки существенно необходимо никоим образом не затушевывать реальность бессознательного, а его фигуры рассматривать в качестве действующих сил. Тот, кто понял, что имеется в виду под психической реальностью, вряд ли побоится из-за этого впасть в первобытную демонологию. Но если за фигурами бессознательного не признавать достоинства спонтанно действующих сил, то верх одержит односторонняя вера в сознание, что в конце концов приведет к перенапряжению. А тогда с необходимостью последуют катастрофы, поскольку несмотря на всю сознательность оказались проигнорированы темные силы психики. Не мы персонифицируем их они сами обладают исконно личностной природой. Лишь признав это полностью, мы сможем подумать над тем, чтобы деперсонализировать их, т.е. "покорить Аниму", как выражается наш текст.
Здесь вновь обнаруживается огромное различие между буддизмом и нашей западной манерой мышления и притом вновь в опасной форме мнимого согласия. Йога отвергает все фантастические содержания. Мы поступает так же. Но Восток делает это на совершенно иной основе, нежели мы. Там господствуют воззрения и доктрины, в огромной степени являющиеся выражением творческой фантазии. Там приходится даже защищаться от преизбытка фантазии. Мы же относимся к фантазии как к жалкому визионерству субъективного плана. Фигуры бессознательного, конечно, не выступают в абстрактном виде, лишенные всякого рода аксессуаров, наоборот, они врасли и вплелись в ткань фантазий невероятной пестроты и головокружительной насыщенности. Востоку можно отвергать эти фантазии, потому что он уже давно извлек их экстракт и сконцентрировал их в глубинах поучений своей мудрости. А мы даже еще и не переживали такие фантазии, не говоря уж о том, чтобы извлечь их квинтэссенцию. В этом отношении нам надо еще наверстать весь этот участок экспериментального для нас переживания, и лишь когда в мнимой бессмыслице мы найдем смысловое содержание, нам удастся отделить ценное от негодного. Уже теперь мы можем быть уверены в том, что экстракт, который мы извлечем из наших переживаний, будет другим, нежели тот, что ныне предлагает нам Восток. Восток пришел к знанию глубин души в детском неведении мира. А мы станем исследовать психику и ее бездны при поддержке обширнейших исторических и естественнонаучных познаний. Разумеется, со временем внешнее знание становится сильнейшим препятствием для интроспекции, но потребность души преодолеет все препоны. Ведь мы уже на пути к тому, чтобы строить психологию, т.е. науку, дающую нам ключ к вещам, доступ к которым Восток нашел лишь при помощи особых состояний души!