— Где же мне все знать!
— Все знают. — И Костя принялся рассказывать то, что ему представлялось о втором фронте. Косте казалось, что, говоря об этом, он делает приятное для больного.
А Титов, слушая его, думал о чем-то другом.
— Дядя Володя, а вы немецкий язык знаете? — смущенно спросил Костя, вынимая из кармана алюминиевую пластинку.
— А? Что? Давай посмотрим. — И, пробежав глазами по пластинке, Титов спросил: — Где взял?
— В кабине самолета, который упал вон там, возле заводской стены, желтый такой, песочного цвета, кургузый…
— Спасибо, Костя, спасибо. Тут есть важные сведения. Этот самолет из эскадры «Сицилия», со второго фронта…
— Нет, это с немецкого самолета, — возразил Костя.
— Вот и я говорю. Эти самолеты Гитлер готовил против англичан и американцев, что высадились в Африке. Но, как известно, сейчас там затишье. Союзники не наступают. Ждут, когда падет Сталинград.
— Значит, союзники сами отпустили эти самолеты сюда, — догадался Костя.
— Выходит, так. Радист…
— Какие же это союзники! В Дюнкерке оставили «матильды», и «валентаи», теперь эти самолеты сюда отпустили. Почему они так делают?
— А это надо их спросить. Радист, передавайте срочное донесение: на территории полка упал подбитый самолет — истребитель Фокке-Вульф из эскадры «Сицилия», мотор воздушного охлаждения, вооружение: две пушки калибр 20, четыре пулемета калибр 7,92, корпус покрашен в песочный цвет… Передал? Самолет подготовлен для действий в условиях африканского фронта, но срочно переброшен сюда… Все. Точка. Подпись…
— А как же второй фронт? — спросил Костя.
— Откроют. Только, наверно, тогда, когда он нам не нужен будет.
Титов закашлялся. Тут же вошел врач. Он посадил раненого и, поддерживая его обеими руками за плечи, кивком головы попросил Костю выйти.
■
Задымленное небо опустилось над территорией полка так низко, что даже стены осевших корпусов бороздили плывшие в темноте тучи. Земля дышала гарью и смрадом взрывчатки. Кое-где еще дымились воронки от бомб, а вокруг них мерцали огни догорающих блиндажей и окопных перекрытий.
Втянув голову в плечи, Костя брел к блиндажу комендантского взвода, с грустью вспоминая все, что ему довелось видеть в этот день. «Дядя Володя похвалил за то, что я принес к нему пластинку, но ведь это не подвиг, ни в кого не стрелял, просто выдрал пластинку, и все. Нет, надо как-то по-настоящему помочь дяде Володе, Фомину и всему полку. Но как? Почему они не дают никакого задания? Неужели нельзя найти дело? Они просто не хотят выслушать меня как следует и разговаривают со мной, как с маленьким. Это обидно. Вот если бы сейчас был папа… Зайду к Лизе, может, вдвоем что-нибудь придумаем…»