И он не совладал с собой – заплакал, зарыдал, как маленький, как совершенно беззащитный ребёночек. Задыхался дыханием своим и слезами. И что-то гадко потекло по его губам на подбородок и ниже, а сил и воли не доставало даже на то, чтобы утереться, смахнуть с лица.
– Ах, какие же мы рёвы, – плакала вместе с ним Галина и, точно мать, наглаживала его по голове и чмокала в горячий лоб.
– Ребёнок не от меня! – самым высоким детским дискантом вскликнул Илья и схватил женщину за руку. – Ну, скажи, что не от меня!
– От тебя, от тебя, Ильюша, – строго сказала женщина, вытирая платком глаза – и свои, и его. – Только ты был со мной. Я, как увидела тебя впервые, так и сказала себе: вот ты и дождалась, голу́бка, своего часа, за твои муки вознаградит тебя он, этот чистый, пригожий мальчик. Я хотела забеременеть только лишь от тебя – и вот, миленький мой Илья, жизнь повернулась ко мне своей самой благоприятной стороной, а не серой и скверной, как раньше. Я счастлива, спасибо тебе. И прости меня, подлую, коварную бабу. Я тоже имею право на счастье.
– Ты – хитрая, эгоистичная женщина, – обозлённо, но беспомощно всхлипывал Илья.
Она крепко обняла его:
– Прости, прости! Но я так хочу счастья, простого человеческого счастья! Думала, пропаду. А глянула первый раз на тебя и поняла – ещё не всё для меня потеряно, ещё теплится в сердце какой-то крохотный росточек. Знал бы ты, как я хочу счастья! – Она отошла от него и сжала пальцы в замке. – Ты думаешь, Илья, я буду тебя тревожить моим ребёнком? Нет, родной, нет! Успокойся. Если не хочешь сожительствовать – ступай на все четыре стороны. Я заживу вольготно одна, с ребёнком… Знал бы ты, Ильюша, какую вечность я тебя ждала.
– Меня?
– Тебя – такого.
– Да что же, наконец-то, ты нашла во мне?!
Он резко-порывисто встал, нечаянно наскочил на Галину и уже вполне осознанно пододвинул её, будто ему нужен был проход. Стал бродить, как пьяный, по комнате. Она, зачем-то расправив простынь, уложив одеяло и подушку, присела на кровать и сидела строго, чинно, вытянувшись всем телом.
– Что, что, чёрт возьми, ты вбила в свою голову? Какой я идеал, я – мерзавец!
Он угрюмо помолчал, больно прикусил губу и стал ещё больнее сдавливать её. Резко припал к Галине.
– Ты покалечишь мне жизнь, если родишь, понимаешь?! По-ка-ле-чишь! – отчаянно и безумно выкрикнул он. – Я люблю девушку, понимаешь, люб-лю? Ты мне не нужна. Не нуж-на! Видишь, какой я негодяй, отморозок, и ты от меня, такого ничтожества, захотела родить? Кого? Ничтожество?
– Молчи! Молчи! Не убивай во мне веру хотя бы в тебя. – Она упала лицом на подушку и тяжко, как-то по-звериному хрипуче зарыдала и заохала.