Илье показалось, что она рычала. Он замедленно, будто его прижимали сверху, а он не хотел, присел рядом с ней и уронил голову на свои колени. В его воспалённой душе стало колотиться – я нравственный урод; не художник, не школьник, не парень, не сын своих родителей, а просто урод. Я урод перед этой несчастной женщиной, не знающей, за что ухватиться в жизни, в тысячу раз я урод перед своей божественной Аллой, перед матерью и отцом, перед всем светом. Жизнь потребовала с меня плату, и оказалось, что я не могу и не способен заплатить по этому высокому счёту!
– Прости, Галя, – посмотрел Илья в беспроглядные глаза женщины, и посмотрел боязливо, точно бы в глубокий-глубокий колодец. – Я к тебе больше никогда не приду. Прости. Я, конечно, низкий человек… если вообще человек…
– Илья! – Она схватила его руки и склонилась, чтобы их поцеловать. Но он дёрнулся всем корпусом, отошёл. – Ты правильно поступаешь, что бросаешь меня, такого непутёвого, злосчастного человека. Но, родненький, я об одном хочу тебя попросить, мне больше, Илья, ничего от тебя не надо: забегай хотя бы раз в год ко мне, а?.. Нет, к нам. К нам!
И она овладела ладонями Ильи и охватила ими своё лицо.
– Мне всегда, Галя, казалось, что я человек, что этакий, знаешь ли, благородный, добрый, а смотри-ка, что вышло – всем принёс столько горя и, как страус, хочу запихать голову в песок. Прости, прости. Я ухожу. Прости.
Он помолчал и ещё раз сказал:
– Прости.
Галина молча проводила Илью до лестничной площадки. Он, перемахивая ступеньки, ринулся вниз, и она только лишь несколько секунд послушала гулкое железобетонное эхо его шагов. С подрагивающей на губах улыбкой вошла в свою квартиру и тихо прикрыла за собой дверь.
8
Когда Илья пошёл к Галине, Алла, раздавленная, с сумасшедшинкой в глазах, кое-как оделась и – побежала, побежала, как собачка, за ним, неспособная противиться круговерти чувств. Она не взглянула, по обыкновению, в зеркало, не причесалась и не поняла, что не в платье, а в домашнем коротеньком халатике и к тому же в тапочках. Встречные сторонились её, косо смотрели вслед: она, несомненно, походила на безумную. И Алла тоже не одобрила бы в другое время, если увидела бы столь странную девушку на улице, однако сейчас она, по-видимому, уже не могла здраво поступать и думать. Одна страстно желанная спасительная мысль, как высокое ограждение, заслоняла собой рассудок: «Он пошёл не к ней, не к ней!..»
Илья запрыгнул в заднюю дверь автобуса; Алла юркнула в переднюю и сжалась за спинами пассажиров. Он вскоре выскочил на остановке, Алла – следом; спряталась за дерево, но Илья не озирался – поспешно, бодро пошёл. «К ней, к ней идёт!» – отчаянно и в то же время с радостной обозлённостью подумала она, когда Илья нетерпеливыми широкими прыжками забежал в подъезд дома. Алла – за ним, и услышала докатившееся сверху: «Привет, Галя!» Алла безутешно, но и гневно зарыдала. Её слёзы не были слезами девочки, которую обидели, как обижают в играх и забавах, а её слёзы были горькими, скорбными слезами женщины, которую жестоко обманули, отвергли, унизили, растоптали. За что? Как могли с ней до того гадко, подло, гнусно обойтись? Зазябшая, растрёпанная, где-то потерявшая один тапочек, захлёбывалась она слезами и задыхалась обыкновенным воздухом.