Капитан Пономарёв качнул головой так, будто уронил её.
Но оба не поднялись; молчали, смотрели на солнце и оленей.
Шумно, с клацаньем раздвоенных копыт неспешно удалялось стадо. Оно валило размашистым лавинным потоком. За отбившимися оленями хозяйственно гонялись прыгучие, вездесущие лайки.
Вдруг – снова вдруг, внезапно, настораживая и пугая человека, – солнце широко, шквально, на всю долину и, наверное, на весь таёжный мир загорелось, изливая на олений поток свой – густо красный, яростный, безбрежный. Стадо, удаляясь, казалось, утопало в солнце, и олени, чудилось, превращались в свет, улетучивались к прекрасным в своей воссиявшей кипени облакам.
– Виктор, со мной сейчас такое творится, что я могу наговорить глупостей, – вымолвил капитан Пономарёв с трудом, немеющими губами. – Я не знаю, зачем скажу, может, оно лишнее, глупое и даже нелепое: мне, понимаешь ли, жалко себя. Впервые в жизни. Ты только не смейся.
– Что вы, товарищ капитан.
– Не к лицу мне такие речи, а вот надо же – докатился.
– Я вас понимаю.
– Понимаешь?
– Понимаю.
Два потока, живой и мёртвый, уже слились и сияли высоко и просторно в небе.
Капитан Пономарёв на срыве голоса громко кашлянул и с пружинистой тужиной во всём теле поднялся с коряги:
– Эх, ребячьи мысли! Чего болтаю, о чём думкаю? Язви её в душу, жизнь эту нашу всю! Что хорошо, что плохо – кто даст ответ? И твой старец, ровесник египетских пирамид, помалкивает, а ведь много чего знает о жизни, много. Ну да пусть молчит: сами полегоньку разберёмся. Да, Витёк?
– Разберё-о-омся, товарищ капитан… э-хе-хе.
Виктор сварил оленьего мяса, заварил чаю; молчаливо перекусили с этим величаво-смиренным стариком, который так и не отозвался ни на одно слово ни капитана Пономарёва, ни Виктора.
Вскоре караван добрался до ветхого, щелистого шалаша. Из него выглянул, отдёрнув полог и метнув, как стрелу, узко-острый взгляд, Михаил Салов. Замер, но порывом отпрянул одним плечом внутрь. Ощупью поискал что-то на стенке. Нашёл, не нашёл, но, призакрыв глаза, сокрушённо покачал головой и полностью выбрался наружу. Присел на корточки у костерка и низко склонился лицом к коленям.
– Никак, служивый, подставил голову для плахи? – спросил ротный, спрыгивая с оленя и приближаясь к солдату.
Виктор не стал подходить, притворился, будто захлопотался возле стада.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – тихонько хрипнул Михаил.
– Здорово, здорово, что ли. – Капитан Пономарёв присел возле Михаила.
Парень исхудал, но были свежи и румяны его щёки. «Так же из глазёнок-то хлещут лучи. Вот человек!»