«Казалось бы, и должно было бы расцвести счастью Григория и моей матери, до́лжно было бы им стать мужем и женой, родить детей, взрастить их, построить, быть может, дом, благополучно дожить обоим до старости. И не родился бы я, а кто-нибудь другой, и тот другой – уж точно! – не ныл бы, не жаловался бы на жизнь и судьбу, как я, не занимался бы всеми этими писчими гнусностями, а жил бы без затей и себе и людям в угоду и радость. Но человек, как говорят, предполагает, а кто же располагает его жизнью и судьбой? Бог? И если так – то судьбой и жизнью каждого ли человека? Неужели мы все так уж и нужны Богу?» – подумал взволнованный Иван, слушая неторопливый рассказ тёти Шуры.
Галина и Григорий посидели в тот день с тороватой, разговорчивой Груней за утренним чаем, перетекшим в обед, обустроили свою комнату. Вот, казалось бы, и счастье! Но!.. Ночью грянуло лихо, и оно переворотило жизнь Галины сызнова.
Григорий весь тот вечер недомогал, однако, как до́лжно мужику, крепился, самолюбиво не выказывал, что тяжко сделалось во всём теле. Ночью вдруг поднялся жар. Утром – ужас: паренёк даже не смог встать с постели, без сознания метался по подушке. Перепуганные Груня и Галина бегали по соседям – где таблетку выпросят, где горчичник, где мёду и малины. Ничто не помогало. Ничто! Григорий уже задыхался, страшно хрипел, а, очнувшись на минутку-другую, хватался за левый бок. Неотложка увезла его в Усолье. Галина – с ним, хотя её чуть не выталкивали из машины: и без неё было тесно с четырьмя больными, да и неположено было возить посторонних.
В больнице её не допускали к Григорию, но она всеми правдами и неправдами попадала в его палату. На вторые сутки врачи смирились – позволили Галине ухаживать за больным, а в нагрузку поручили и других тяжёлых по палате.
Очнётся Григорий – всматривается мерклыми глазами в склонившуюся к нему Галину, но не признаёт. Она легонечко целовала его в горячие корочки губ, ласкала, что-то нашёптывая. Проходила минута-другая – Григорий опять уходил от неё.
Галина случайно услышала в коридоре разговор медсестёр: сердечником был Григорий да к тому же жесточайшее воспаление лёгких получил, и сердцу его работать осталось всего ничего. «Вот вам всем шиш на постном масле! – отчаянно подумала она. – Я спасу, спасу тебя, Гришенька!» – И с отчаянной страстностью целовала его воспалённое и уже не откликавшееся лицо, словно чародействовала, вытягивая любимого к жизни.
На третьи сутки агонии Григорий затих. Галина обрадовалась, надеялась – к улучшению, переломило-таки болезнь! Всматривалась в лицо, ожидала – откроет он глаза и постарается, быть может, улыбнуться ей. Но он остывал и бледнел.