Слова, которые исцеляют (Кардиналь) - страница 74

Это было ужасно! Эти телефонные звонки были пыткой! Мать клала трубку, плача навзрыд, уходила в свою комнату, и я слышала, как она продолжает беспрерывно рыдать.

В подростковом возрасте именно в эти моменты я начала думать о самоубийстве.


Она говорила мало. В остальное время можно было сказать, что, освещенная огнем камина, она находилась в состоянии печального созерцания.

– По разным причинам жизнь с твоим отцом стала для меня в конце концов невыносимой. Со дня смерти твоей сестры он стал мне противен. Я была очень молодой, всего двадцать лет, я никогда не видела трупов. Когда я увидела своего младенца таким, в том состоянии, мою прекрасную девочку, которой я так гордилась, я почувствовала себя ужасно. Это случилось в Люшоне, в гостиничном номере. Врач твоего отца послал меня в Люшон якобы для того, чтобы лечить ребенка. В действительности он отправил меня в изгнание, чтобы ребенок не умер в Алжире. Когда я уезжала, они оба – твой отец и он – знали, что малышку не спасти. Врач не сказал мне, что ее болезнь туберкулезного происхождения. Не сказал мне, что твой отец болен туберкулезом. Я не знала. Твой отец ни разу не сказал мне об этом. Если бы я была в курсе, я бы что-нибудь предприняла, защитила бы ее, она была бы жива. Он убил ее. Женившись, он хотел войти в нашу среду. У него были деньги, он был инженером, он был красив. Имея такую жену – молодую, привлекательную, какой я была, из хорошей семьи, – он мог иметь все.

Так что я просто обезумела, увидев доченьку бездыханной в той незнакомой гостинице, в той отвратительной местности. Без семьи, без друзей, без солнца! Я сошла с ума. Он был прав, отослав меня, потому что, если бы он был там, если бы находился рядом, я убила бы его!

Она смотрела на огонь так напряженно, так гневно, что можно было провести две линии, идущие от ее зрачков к пламени. Два убийственных тонких меча, готовых сразить отца.

Сердце мое колотилось, разум мой метался, как птица. Моя любовь к ней была в опасности, потому что не достигала высокого градуса ее боли. Что делать? Как облегчить ее страдание? Как поменять направление ее взгляда? Я подвинулась к краю кресла, склонившись к ней.

– Мама, не надо мучиться.

Ее взгляд не изменился, не сдвинулся с места даже тогда, когда она пробормотала:

– Ах! Ты не знаешь, ты ее не видела, эта была исключительная девочка.


Долгое время она сидела в оцепенении, погруженная в воспоминания: жизнь ее ребенка, смерть ее ребенка, кладбище.

Она плакала. Несколько слез незаметно скатились по ее щекам; они переполняли чашу ее горести. Ее внутренние слезы лились безудержно. Сейчас на ее лице оставались два нежных блестящих следа, как будто две маленькие улитки проложили себе дорожку прямо по легкой ароматной пудре.