Я уже не владела собой. Я была никем. У меня больше не было ни желаний, ни боли, ни вкуса, ни чувств. Я была создана, чтобы представлять собой человеческую модель, которую не я выбрала и которая меня не устраивала. День за днем с самого рождения мне навязывались жесты, поведение, лексика. Мои потребности, удовольствия, стремления подавлялись, их огораживали, гримировали, обряжали, заточали. После того как у меня отняли мозги, после того как опустошили голову от всего, что являлось моим, ее наполнили мышлением, которое было мне абсолютно чуждым. А когда увидели, что пересаженная ткань прекрасно прижилась, что мне уже не нужно было, чтобы кто-то вытеснял те волны, что шли из глубин моего существа, мне разрешили жить, жить свободно.
Теперь, когда в глухом переулке я провела инвентаризацию этой неразберихи, когда я с точностью до деталей вспоминала то старательное промывание мозгов, которому я была подвергнута и благодаря которому я стала почти достойной своей матери, семьи, своего класса; теперь, когда я все это понимала, когда я раскрыла хитрость, с которой эти пытки были надо мной произведены и доведены до конца, – во имя любви, чести, красоты, добра, – что оставалось мне? Пустота. Кем я была? Никем. Куда мне идти? Никуда. Больше не существовало ни красоты, ни чести, ни добра, ни любви, как не существовало по тем же причинам ни зла, ни ненависти, ни стыда, ни уродства.
Разгадав галлюцинацию, я подумала, что появляюсь на свет, я подумала, что рождаюсь. Теперь же мне казалось, что, вынув глаз из конца трубы, я сделала сама себе аборт. Тот глаз был не только глазом матери, Бога, общества, он был и моим глазом. Разбилось то, чем я была, а на моем месте остался ноль, начало и конец, та точка отсчета, откуда все катится к большему или меньшему, к зоне мертвой жизни и живой смерти… Было ли это возможно – быть в возрасте нуля дней и тридцати четырех лет? Я была настоящим монстром. Самое страшное было не то, что я находилась там, а то, что я все понимала – с холодной ясностью и с той уверенностью, которую дает психоанализ. Я была великаншей, обездвиженной с помощью простой липучки для мух или же мухой, попавшейся в капкан для великанши. Гротескная, смешная, нелепая.
Ох! Ах, сумасшедшая! Ох! Ах, сумасшедшая!
Хуже всего была мысль, что и все остальные из моей среды имели ту же участь, что и я. Тогда почему я одна реагировала так хорошо и в то же время так плохо на дрессировку? Потому ли, что действительно мой разум был больным, или потому что я была слишком слабой и ломкой? Я принимала только такую альтернативу, которая была пропастью, адом.