Чепуха. Что за изнеженные романтические бредни!
Еще раз перечитал письмо Пикока. Да. Встреча близится. Далекое прошлое вновь ожило.
Зерно, что покоилось глубоко в земле, проросло. Оно казалось мертвым, но теперь снова зацвело…
«Что это со мной?»
Райт оделся и позвонил Мэри. Нигде не смог ее найти.
На улицу! К людям, в толпу, к шуму, свету, в поток живых, современных людей!
И Райт погрузился в человеческое море.
*
Разрыв с Мэри казался Райту простейшей развязкой — он не понимал, зачем должен был жениться, не находил причин связывать себя с чужим для него миром. Но что-то останавливало его, мешало сделать решительный шаг. Речь шла не о Мэри, а том, что брак был единственным выходом, позволявшим вырваться из заколдованного круга Стакена. Надо было разорвать тесные оковы схемы. Спрятавшись под крылышком Мэри, он оградит себя от Стакена неприступными стенами.
Невнятный внутренний голос нашептывал, что он нашел не ту, в ком нуждался. Но только Мэри, и никто другой, относилась к нему с неизменной нежностью. Ее страстная, легко вспыхивавшая и так же легко гаснувшая натура, без сомнения, отвечала ему взаимностью. Эта взаимность, складывавшаяся из пустых встреч, проявлялась больше в сближении двух тел, нежели душ. Упреком или мольбой звучали в душе уничтоженные Стакеном слова Нефрет, которые теперь больно жгли его:
Лишь поцелуй его
Живителен для сердца.
Райт сообщил Стакену о своей женитьбе и попросил предоставить ему отпуск, точнее — официально командировать его в Египет.
Стакен внимательно взглянул на Райта. Профессор давно не смотрел Райту прямо в глаза: в последнее время его взгляд сделался каким-то косым, болезненно угнетающим. Взгляд старика, обычно бередивший сознание, парализовавший всякую волю — падал теперь искоса и дразнил, обессиливал Райта. В нем можно было прочитать: «Мне незачем утруждаться — ведь я настолько уверен в себе, что мне достаточно скользнуть по тебе взглядом. Ты принадлежишь мне и не вырвешься из моей хватки». Райта подгонял теперь не прямой взор, а этот косой, уклончивый взгляд, который он все время ощущал за спиной. Куда бы он ни повернулся, что бы ни делал, как ни бежал от современности в поисках убежища в прошлом — повсюду был невидимый, треклятый, вездесущий Стакен.
Стакен взглянул на него каменным взором, как орел, как коршун, как сокол:
— Вы женитесь? — и голос его донесся словно издалека. — А вы не боитесь, что это повлияет на вашу работу, помешает смотреть на вещи объективно?
Стакен продолжал говорить, будто и не надеялся услышать ответ, тоном проповедника: