Мэри получила от Райта короткий ответ:
«Все идет наилучшим образом. Дело проясняется. Потерпи еще немного».
Мэри скучала. Усердно, как в Берлине, а то и с большим рвением, скупала в Каире различные безделушки. Чтобы сделать приятное мужу, выискивала по лавкам древности — наверняка фальшивые. Тосковала по Берлину, но не решалась на самостоятельное возвращение. Она не могла разобраться в своих чувствах к Райту. Он был ее мужем, нравился ей, был не похож на остальных мужчин, и она желала его как-то иначе, чем других. У нее бывали искушения, но в конце концов мысли о супружеских обязательствах одерживали верх.
Мэри обладала прелестным свойством, отличавшим ее от других женщин — нервное волнение только красило ее. Неуверенный взгляд ее рассеянных глаз говорил о возбуждении, даже раздражении. Но она обращала так мало внимания на своих знакомых и относилась к их заботам с таким равнодушием, что создавалось впечатление, будто она сознательно подчеркивает свою холодность. Чахоточный француз Аристид де Бособр, который проводил вторую зиму в Каире и все время писал длинную поэму из египетской жизни, обратил на нее самое пристальное внимание. Худой и бледный, со впалыми вытянутыми щеками, он часто подсаживался к Мэри за столиком в отеле. Общество Бособра докучало ей, но по крайней мере ограждало от других, более неприятных ей людей. Мэри уже выучила наизусть несколько отрывков из его поэмы; когда он зачитывал свои лихорадочные фантазии и видения, его голос напоминал звуки далекого оркестра.
«…Они шли меж мраморными колоннами, облаченные в праздничные одежды.
Их головы были увиты золотыми аспидами, никогда не касавшимися земли.
Они хранили молчание — жесты заменяли им слова.
За порфировыми столами они вкушали блюда из райских птиц и подводных чудовищ.
Жены в платьях белее молока богинь ждали их на закате.
Ручные львы ластились к ним и лизали им руки.
Они уезжали на войну в колесницах, запряженных единорогами.
Они жили тысячу лет и ни разу не улыбнулись…»
*
Однажды Бособр показал ей акварель Густава Моро[15], которая его вдохновила. Мэри взглянула на желтое, землистое лицо тысячелетнего фараона, не знавшее улыбки, услышала кашель француза, увидела, как он судорожно мнет платок и замечталась. Возможно ли прожить тысячу лет?
За каменной охранной стеной, закрывавшей вход в гробницу, Райт нашел нечто, оживившее прошлое. Давняя мечта или невероятный сон становились явью. Беспокойные видения воплотились в образы, которые украшали стены по обе стороны узкого и низкого входа. Райт благоговейно рассматривал фрески с изображением погребальной процессии. Невольники несли жертвенные дары, еду, напитки, цветы. Много цветов. Курильницы. Некоторые держали в руках раскрашенные сундучки, двое бережно несли стол с разложенными на нем плодами.