Рассказывали, правда, что у старика Инени была когда-то жена, но суровый нрав жреца рано свел ее в могилу. Некоторые без обиняков утверждали, что жену Инени похитил какой-то дворцовый стражник и что она сама предпочла красивого, рослого, хотя и глуповатого чужака, любителя выпить, своему молчаливому мужу, вечно погруженному в раздумья. Рассказывали также, что она вернулась к мужу и родила сына. Затем этот сын бесследно исчез. Одни уверяли, отцом ребенка был стражник и что Инени пытался скрыть все следы неверности жены. Ребенка отдали какому-то пастуху. Другие, напротив, клялись, что ребенок был сыном Инени и не кем иным, как Сатми, послушным, робким мальчиком, появившимся в храме вскоре после смерти жены Инени.
Непонятную привязанность к нему старца, который никого не удостаивал своим вниманием, можно было объяснить только подобными родственными чувствами.
Громадные познания Инени ни у кого не вызывали сомнений. И даже многочисленные завистники Сатми нехотя признавали, что он был единственным, кто мог сравниться с верховным жрецом. Причиной недовольства была его молодость: старики, годами обсуждавшие тонкости священных книг, косо смотрели на юношу, который с легкостью усваивал самые непонятные тексты и толковал затруднительные места. Инени не скрывал, что избрал Сатми своим преемником. Его тирания подавляла в зародыше всякое недовольство. Бритые губы жрецов смущенно улыбались, когда во время диспутов рядом с Сатми появлялся Инени. Постепенно они начали оказывать наследнику такие же знаки льстивого уважения, с каким относились к нынешнему верховному жрецу.
Сатми без цели бродил по улицам и прислушивался к разговорам. Его появление часто смущало горожан. Высокое положение Сатми сразу бросалось в глаза и не располагало к откровенности. Женщины были смелее и нередко громко восхваляли красоту прорицателя. Легконогие танцовщицы даже не пытались завести с ним беседу — бесполезно. Сатми глазел на чужестранцев, особенно мужчин с белокурыми бородами, привозивших янтарь — странный камень, плотный, теплый и напоминавший на ощупь живое существо. Эти теплые камни почему-то нравились Сатми больше любых других — вавилонской ляпис-лазури, египетских изумрудов, ясписа, гранатов, рубинов и сердоликов — ничем не отличавшихся для него от дешевых стекляшек.
Однако Сатми с удовольствием наблюдал за работой ювелиров. Из золотой проволоки или чеканной меди они изготавливали ожерелья, серьги и диадемы, служившие для украшения не только живых, но и усопших. Благочестивые миряне приносили в храм дары, поражавшие богатством материала. Жрецы говорили, что такие пожертвования были угодны богам. Но и изящные, хотя и менее пышные изделия, остававшиеся за стенами храма, тоже были данью Творцу, который наделил умением и мастерством прославлявшие Его руки. Так думал Сатми.