— Рад вашим успехам, господин Райт. Молодежь нынче движется вперед быстрее нас, стариков… Вы годитесь по возрасту мне в сыновья, а уже дошли до вершины. Как же я измучился, прежде чем добился сегодняшнего положения!
Сколько потрачено сил, сколько умственной работы!.. Однако на нас никто не обращает внимания, никто о нас не говорит.
Ландсберг был очень честолюбив: он радовался как ребенок, когда какое-нибудь иллюстрированное журнальное приложение печатало по случаю его юбилея — вероятно, не бескорыстно — фотографию юбиляра. Невесть в который раз он завел рассказ о некоторых этапах своей карьеры. Начинал он рассыльным, а в настоящий момент являлся директором ряда предприятий. Далеко не все объяснялось его дарованиями — Ландсберг о многом умалчивал. Выговорился, закурил сигару, посмотрелся в зеркало, поправил галстук. Размахивая руками, вышел из дома, чтобы вернуться поздно ночью.
Мэри ждала от Райта ответных проявлений нежности. Но Райт вертел в руках свой эмалированный портсигар и говорил:
— Стакен постарел и сделался скучен, засох, ведет себя как царек. Все его боятся, в музее мертвечина, как в гробу. Он даже слышать не хочет о временных выставках, на которых можно было бы систематически представить различные страницы древности. Но что толку в скучной, как сам Стакен, постоянной экспозиции, расположенной в хронологическом порядке? Музеи что-то стоят только тогда, когда не утрачивают связи с жизнью, не напоминают кладбища, где мы сбрасываем в кучу все, что для жизни непригодно.
— Роберт! Я хотела тебя попросить… Приходя ко мне, постарайся забыть о музее. Когда ты так говоришь, мне начинает казаться, что я больше никому не нужна и меня тоже посадили за стекло в музейную витрину.
Райт взглянул на Мэри. Ее губы сложились в обиженную детскую гримаску, но тон был не детский: в нем звучала своеобразная властность.
— Прости меня. В последнее время я немного встревожен. Я нуждаюсь в отдыхе… нам хорошо бы поскорее куда-нибудь уехать.
— Нет, ускорить свадьбу невозможно. Даже если дом будет готов раньше, до начала октября об этом нечего и думать.
Мэри все распланировала заранее.
— У меня будут трудности с отпуском, Стакен…
— Не понимаю, почему ты так цепляешься за музей. По-моему, наше состояние вполне позволяет нам отказаться от твоих заработков. В конце концов, ты же сам говорил, что книги принесут тебе хорошие гонорары, — поспешила поправиться Мэри, стараясь подчеркнуть материальную независимость Райта.
*
«Может, она и права, — размышлял Райт, вернувшись домой. — С музеем меня ничего не связывает, кроме привычки…» Но в то же время он чувствовал, что эта привычка проникла в него, как яд, что он каждодневно, как в воздухе для дыхания, нуждался в музейном собрании, должен был видеть вокруг себя все эти предметы. Глазам, что останавливались на древностях небрежно, из пустого любопытства, они и впрямь представлялись скучными, но Райт ощущал, что сроднился с ними, и перед ним они доверчиво раскрывали свой поначалу сокрытый смысл. Возможно, ценность их была различна, но все без исключения заслуживали внимания.