– Я не понял, пацан, ты что, с прибором на нас кладешь? – спросил один, поднимаясь.
Лицо у него узкое, нос острый, а глаза непропорционально большие, навыкате. Ни дать ни взять – килька в томате. Вернее, в табачном дыму. Только Паше совсем не было смешно. Он торопливо застегнулся, настраиваясь на драку.
– Это ты сестренку мою разлохматил? – спросил второй.
Этот был покрупней, помордастей, но при этом производил впечатление немощного. Кожа лица темная, грубая, вся в морщинах, зубы коричневые, движения вялые. Ощущение такое, что он гниет изнутри.
– Твою сестренку? – нахмурился Паша.
Везет Ирке на братьев, один урод, другой – еще хуже.
– Мою сестренку, – кивнул гнилозубый.
– И как ее зовут?
– Какая разница, как ее зовут? – Узколицый вплотную приблизился к Паше и дернулся, имитируя атаку.
– Вранье это все.
– Что вранье?
– Не трогал я никого.
– А тебя тронут… пряник, – осклабился гнилозубый.
От него невыносимо воняло, неужели Паша должен был привыкнуть к этим жутким условиям существования? А делать нечего. Тем более что вонь – это еще не самое страшное.
– Молодой, в самом соку, – ухмыльнулся узколобый.
– Сестренку ты мне, пряничек, испортил. Зачем она мне теперь такая. Сам теперь мне сестренкой будешь.
– Медсестренкой, – хохотнул узколицый.
И зачем-то стал расстегивать ширинку.
– Процедурку проведешь и можешь отдыхать, – глумливо сказал он.
– Не буду я ничего. – Паша попятился к двери.
– А придется, – развел руками гнилозубый. – Ты к нам по лохматой статье заехал. Теперь тебя зовут Оля…
– Павел я!
– Паша… Мне все равно на ком жениться, на Оле или на Прасковье. – Лупоглазый жестом показал, что должен делать Паша. – Лишь бы она не тормозила.
– Отвали!
– Не понял. – Уголовник начал застегивать ширинку, выразительно глядя на своего дружка.
– Параша не хочет родину любить? – оскалился тот. – Научим.
Паша понял, что слов больше не будет. Его будут бить, ломать, ставить на колени. И никто ему не поможет, надеяться можно только на себя. Если он сейчас сдастся, если уступит, его превратят в половую тряпку.
Он должен был ударить первым. Вырубить узколицего, чтобы не путался под ногами, и заняться его вонючим дружком. Но ударить Паша не смог. Ноги почему-то затяжелели, руки онемели. Это все, это конец. Даже если он выстоит сегодня, его сломают завтра. Весь мир ополчился против него, выстоять нет никаких шансов.
– Давай, сахарный, по-хорошему! – Лупоглазый схватил его за шею, стал пригибать к себе.
Только тогда Паша его ударил. В живот, кулаком. Узколицый согнулся пополам, но его дружок ударил в ответ. Костяшки его пальцев рубанули в кадык, от боли у Паши потемнело в голове. И дыхание как будто отключилось. За первым ударом тут же последовал второй. Это пришел в себя лупоглазый.