Знание-сила, 1998 № 08 (854) (Журнал «Знание-сила») - страница 30
• Коля Воронцов в 1955 году
В школе у нас преподавала замечательная учительница биологии Людмила Яковлевна Рабинова. Она необыкновенно увлекала детей опытами с прививками. У нас действительно росли кусты картошки, на которых зрели помидоры и цвела петунья, и это, на самом деле, было интересно. И кактусы мы прививали, и собирали семена для мичуринских садов, и делали коллекции, которые даже выставляли на ВДНХ.
Папа общался с генетиками еще до войны. Когда в тридцатые годы начались дискуссии с Лысенко, Алексей Андреевич работал у Колмогорова. В конце тридцатых годов Кольцов обратился к Колмогорову с просьбой помочь Юлию Яковлевичу Керкису в обработке материала. Колмогоров вызвал папу и попросил разобраться. Тогда папа и познакомился со всей кольцовской школой. Они его сразу очень полюбили. У него была и публикация вместе с Керкисом, и утерянная во время переездов работа по расщеплению признаков у шелкопряда. Связи с генетиками были не поверхностные, а глубокие, настоящие, рабочие. Мы еще тогда об этом не знали. Мы учились в школе, когда прокатился сорок восьмой год и уже с сорок девятого в школьных учебниках была сплошная «мичуринская биология», Лысенко... В газетах на целые развороты шли статьи об отстранении академика Шмальгауэена от работы на биофаке МГУ, о «победе» над генетикой.
В восьмом классе мы с Лялей начали холить в кружок Петра Петровича Смолина в Дарвиновский музей. Новиковы глубоко уже ушли в математику, началось расслоение нашей компании по интересам, и ДНО стало распадаться. Но домашний кружок не исчез, он наполнился новыми друзьями, как и мы, увлекавшимися биологией.
К этому времени наши с сестрой биологические интересы настолько определились, что мы начали заниматься в кружках при университете.
Я сделала в кружке при кафедре зоологии беспозвоночных доклад об инфузории-туфельке. И в школе в это время мы проходим то же самое. На уроке учительница спрашивает: «Кто хочет добавить?» Я встаю и начинаю рассказывать по Догелю то, чего нет в школьном учебнике, мне это ужасно интересно. И вдруг Людмила Яковлевна говорит: «Сядь пожалуйста, Туся, ты меня очень огорчила Я тебе не буду ставить никакой отметки. Этого нет в учебнике и это нам не надо. Если ты где-то что-то узнала — пожалуйста, дома рассказывай». Тогда впервые авторитет Людмилы Яковлевны в моих глазах пошатнулся.
...Когда Людмила Яковлевна умерла, из учеников у ее гроба были только мы с Лялей. И я не могла там не сказать, конечно, как положительно она повлияла на нашу жизнь. Независимо от того, что преподавала мичуринскую биологию. О послевоенных школьных учителях стоило бы написать отдельно.