Я устало опускаюсь в кресло.
— Они виновны в ее смерти и во всем, что с ней было не так, — продолжает она, прохаживаясь по комнате.
Она садится рядом, на ручку кресла, перекинув ногу на ногу. Я чувствую запах шампуня, жвачки и сигарет.
— Сегодня Олли сказал мне, что он может добавить меня в список гостей на вечеринку. Я могу прийти туда сам и… присмотреть за тобой. Тебе не придется рисковать, вынося телефон Саши за пределы зала. И вообще, ты не думала, что нужно рассказать обо всем Олли, узнать, что он думает?
— То, что думает Олли, не имеет никакого значения. — Лиза склоняет ко мне голову. — Забудь про него.
— А мне кажется, он может нам помочь. Он всех знает.
— Он дурак.
— Нет. Он далеко не дурак. Расскажи ему все. У него будет мотивация, раз вы с ним… вместе?
— Вместе? — шепчет она мне в ухо. — Он мне никто.
Она сползает вниз и садится на меня верхом, мои пальцы скользят по электризующей поверхности ее колготок. Лиза улыбается и целует меня, медленно ведя кончиком языка по моему небу, потом снимает с меня футболку. Ее жвачка — сладкая, я не могу понять, дынная или грушевая, у искусственных фруктов такие похожие вкусы.
— Осторожно, платье, — шепчет она, когда я кладу руки на ее талию. — Расстегни молнию.
Я ловлю между пальцев кусочек холодного металла и осторожно тяну каретку вниз, до самого конца, пока платье не соскальзывает с плеч вниз, к ее обтянутым матовым капроном ногам. Она встает и перешагивает через красную ткань, поднимает ее с пола и вешает на спинку стула. Потом, нагнувшись, знакомым мне жестом скатывает вниз колготки.
— Кто-то может зайти.
— Плевать, — шепчет она, вынув жвачку изо рта и приклеивая к уголку стола.
— Плевать, — повторяю я мгновение спустя, чувствуя ее на себе, а себя — в ней.
Лампа подсвечивает ореол ее растрепанных волос, ее лицо тонет в темноте. Одна ладонь зажата между бедер, второй она ведет по лунной дорожке, растянувшейся от низа моего живота к груди, останавливаясь на пороге горящего дома. По телу пробегает судорога. Я хочу ее, хочу скинуть с себя ее назойливую руку, перевернуть на спину, почувствовать вес ее лодыжек на своих плечах. Но кончик ее пальца дотрагивается до пожара, и, повернувшись ко мне, она говорит:
— Я знаю, что горящий дом снится к переменам. Татуировка означает то же самое?
Мне хочется сказать ей, что сны — чушь, но я одергиваю себя. Она не любит, когда во мне говорит скептик. Вместо этого я переворачиваю ее на спину.
— Черт, уже девять, — бормочет она, замечая часы над изголовьем, когда ее голова выгибается назад. — Мне… ммм… пора идти, Серж.