— Месье… — Я чувствую легкое прикосновение к своему плечу и открываю глаза. — Конечная станция, Монпарнас.
— Конечно, извините, — говорю я руке в перчатке, все еще тыкающей меня в плечо, лишь через секунду разобрав прилагающееся к ней лицо. — Я уже выхожу.
— Оревуар.
Я хватаю рюкзак и делаю шаг на пустую платформу.
Я спускаюсь в подземку. Тут же мне в лицо ударяет тревожный теплый ветер, принесший с собой запах паленой резины и чего-то органического, омерзительного и сладкого одновременно.
Я пропускаю нужную станцию, пересаживаюсь на другую ветку и выхожу на станции «Сталинград». Дальше, мимо череды витрин с опущенными жалюзи, я иду по залитому желтым светом фонарей бульвару. Та же самая промасленная дизельным выхлопом вывеска с приземистыми розовыми буквами — «Отель де Пари». Как могу аккуратно, я переступаю через спящего на ступеньках клошара. Им оказывается пожилая китаянка. Ее лохматый маленький пес, одетый в розовую детскую распашонку, бросает на меня сердитый взгляд, но не издает ни звука. Я нажимаю на дверной звонок — в аэропорт я могу доехать с утра, надо будет только пораньше встать. Слышится жужжание домофона, я дергаю за ручку и оказываюсь внутри. Холл все такой же тесный, ковер — замызганно-синий. Возможно, даже парень-мигрант за стойкой регистрации тот же самый, только постарел на пять лет.
— Скажите, у вас есть свободные номера?
— Да, на сколько ночей?
— На одну.
— Шестьдесят евро, пожалуйста, и заполните анкету.
Я киваю и вписываю свою фамилию в поле на коротеньком бланке.
— А номер пятьсот пять свободен?
— Сейчас посмотрю. — Парень смотрит в экран древнего монитора, его лицо озаряет синеватое электрическое сияние, делающее его похожим на мертвеца. — Да.
Я протягиваю портье заполненную бумажку и наличные. Он делает копию моего паспорта, затем парень кладет на стойку магнитный ключ. Конечно, вряд ли это тот самый ключ, который держала в руках Ида Линн, но все же. Я зажимаю его в ладони.
Говорят, телу нужно семь лет, чтобы обновить себя полностью. Это полная чушь. Я гляжу на ключ на своей ладони, потом на свои пальцы, никогда не прикасавшиеся ни к этому ключу, ни к самой Иде Линн. Кожа меняется каждые семь дней. Только кора мозга у нас одна на всю жизнь. Это значит, все, что осталось от нее — у меня в голове.
Пока лифт со стоном ползет наверх, я представляю себе экран монитора, подключенный к аппарату МРТ, и желто-оранжевые всполохи в затылочной области, с которой соединены нейроны, посылающие зрительные сигналы в мои глаза, которые тоже никогда ее не видели. Я поднимаюсь на последний этаж, вставляю ключ в замок полосой вниз. Мигает зеленый глазок, я отворяю дверь комнаты номер 505.