.
Досталось эсерам от неугомонного Бурцева. Он сумел выпустить еще один, 4-й, номер «Народовольца», на этот раз в Швейцарии. Если в Англии пропаганда терроризма даже в литературной форме привела его в тюрьму, то в Швейцарии дело ограничилось высылкой из страны. Статью «Социалисты-революционеры и народовольцы» Бурцев посвятил критике эсеровских подходов к терроризму, ставя им в пример «Народную волю» — разумеется, по-своему интерпретируя народовольческую стратегию и тактику.
«Русским революционерам, — поучал Бурцев, — надо усвоить народовольческий взгляд на террор, как на самостоятельное и самодовлеющее средство для борьбы с правительством. В таких деспотических странах, как Россия, террор против реакционных деятелей всегда целесообразен... Поэтому, вся тактика русских террористов в данное время, при данных политических условиях нашей родины, заключается в одном желябовском пароле: "жарь!", — все остальное приложится к борьбе само собою»[357].
Бурцев высоко оценивал пропагандистское воздействие индивидуальных терактов, полагая, что если цель выбрана удачно, дополнительных разъяснений для общества не потребуется. Говоря о покушении Балмашева, Бурцев писал, что раз он «удачно спустил курок по Сипягину, пропаганда его дела перешла из рук его ближайших друзей в миллионы рук тех, кто его никогда не знал, но для кого, подобно ему, были близки вопросы сипягинской политики. Таким образом, факт так называемого "индивидуального", а не "массового", террора Балмашева оказался связанным бесчисленными нитями с идейной жизнью страны, более тесно связанным, чем десятки самых удачных массовых стачек и демонстраций»[358].
Надо сказать, что в данном случае Бурцев был недалек от истины. Убийства министров действительно производили всероссийский эффект, а те или иные забастовки и демонстрации могли просто остаться неизвестными для широкой публики. Учитывая нелюбовь русского обывателя к властям, в особенности к властям полицейским, перед которыми обыватель — даже если он не был каким-либо идейным оппозиционером — чувствовал себя совершенно беззащитным, сам факт убийства мог вызывать (и нередко вызывал) не чувство отвращения или негодования, а скорее удовлетворения и злорадства. Это отмечали наблюдатели после убийства Сипягина; не может вызывать сомнения всероссийское торжество, последовавшее за убийством Плеве.
В итоге Бурцев пришел к выводу, что на эсеров можно смотреть, как на «партию с террористическими тенденциями, но о ней нельзя сказать, что она — террористическая партия». В руках Боевой организации террор был «орудием агитации, мести, протеста, но он не был террором в прямом смысле этого слова: он никого серьезно не терроризировал, а в этом и должно