Открыв ключом секретный ящик письменного стола, Алексей Петрович машинально установил наличие всех тринадцати предметов, лежащих особо в этом неглубоком среднем ящике, и осторожно достал из пенкового пенальца тонкую круглую палочку диаметром с вязальную спицу и расщепленную до половины своей длины. Это приспособление для перлюстрации, то есть тайного вскрытия и просмотра писем без ведома адресата, было изобретено одним хитроумным цензором. Дело в том, что традиционный способ вскрытия конвертов нагретым бритвенным лезвием или раскаленной стальной проволочкой, с помощью которых срезались восковые и сургучные печати, был ненадежен (по прочтении письма печать, разумеется, возвращалась на прежнее место), нагретые лезвия или проволочки часто повреждали белизну конверта, оставляя чуть заметные паленые следы. Внимательный адресат мог по ним установить факт перлюстрации.
«Волшебная палочка» отныне сделала вскрытие запечатанных конвертов и пакетов занятием для дилетантов. Взяв в руки плотный конверт, перехваченный сегодня утром у генерала Арчилова и адресованный некоему Николаю Гарду в Париж, Алексей Петрович осторожно ввел палочку в запечатанный конверт у самого верхнего угла, где находится небольшое отверстие, поймал расщепом вложенное внутрь письмо, медленно протолкнул устройство по диагонали конверта до противоположного угла, затем, быстро вращая палочку по часовой стрелке, намотал почтовую бумагу вокруг деревянной спицы и осторожным движением вытащил навернутое письмо из угла конверта через отверстие.
Расправил листок.
У генерала был прекрасный, почти каллиграфический почерк. Особенно удавались ему прописные буквы. Алексей Петрович невольно залюбовался, такие пустячки ему были дороги. И написано письмо было на гладкой бумаге типа «верже» с неясными водяными знаками, которые просвечивали, как морозные узоры на стеклах.
Местами письмо было написано на французском.
«Любезный мой друг Никоша!
В ту самую минуту, когда я пишу эти слова, светит самое лучезарное мирное солнышко. Небу нет дела до нас. Оно похоже на брюхо свежей речной рыбы…»
Взгляд Муравьева разочарованно скользнул через строчки.
«…еще вчера мы играли с ним в вист, и вот те на».
«…насчет лечения кумысом ничего сказать не могу. Я сейчас исповедую только один медицинский метод — отворяю кровь. Adieu».
В письме не было ничего компрометирующего генерала в глазах ставки, никаких кислых настроений, никаких сомнений по поводу похода на Москву, и Алексей Петрович испытал чувство досады. Он не любил Арчилова. Тот отвечал тоже неприязнью.