Круминь тоскливо посмотрел на зарешеченное окошко.
— Может быть, я вслед за вами?
Галецкий не уловил его горькой иронии.
— Это невозможно, — ответил он, покачивая ногой с рассеянным видом, — смещение суставов и уменьшение мускулатуры требует телесной подготовки. А лаз так тесен, невозможно тесен, что я и сам, если откровенно, колеблюсь… четыре года назад я последний раз в жизни показывал публике «гудинайз» и еле-еле спасся.
Это было в Варшаве, — продолжал Галецкий, — стояла поздняя холодная осень, и за ночь, накануне моего выступления, Висла покрылась льдом. Я не стал отменять «освобождение от цепей под водой», любители утроили ставки, и меня спустили в полынью в закрытом сейфе. Кроме того, я был в смирительной рубашке. Рукава связаны за спиной морскими узлами. Воздуха в сейфе мне хватило для того, чтобы развязать узлы и открыть замок. Поверьте, при известном опыте это дело одной минуты. Я всплывал почти скучая и на миг утратил бдительность. На одну долю секунды! И все же потерял светлое пятно от полыньи. Я всплыл и ударился головой о лед. Проклиная себя, я проплыл сначала влево, затем вправо. Вверху был сплошной крепкий свежий лед. Запас воздуха в легких уже подходил к концу, я стал терять сознание, пока не сообразил, что между водой и льдом есть микроскопический зазор из воздуха. Кроме того, сам лед снизу неровный, и в его выемках тоже найдется по горсточке воздуха. Соблюдая крайнюю осторожность, я стал плавать на спине, царапая носом лед, пока не наткнулся на трещину. Сквозь эту щель можно было высосать ртом воздух. Коченея от холода, я смог сначала отдышаться, затем сориентироваться по расположению сейфа на дне и поплыть в нужную сторону к полынье. Я не думал о том, что могу ошибиться, и как награда — веревка, спущенная сверху… Зрители меня уже похоронили, и когда я появился спустя 17 минут, успех был грандиозным. Вся публика вдоль набережной вопила благим матом. Я выпил спирт и дал слово: больше в жизни ни одного «гудинайз»… но, это вечное «но»! Мой бог — трюк, сальто-мортале, от которого у слабонервных мурашки по коже. Парить над черепами дураков, таскать за волосы судьбу и даже щелкать смерть по носу — вот высшее наслаждение жизни! Важно только одно: делать это смеясь и с холодной головой.
— В вашей жизни, маэстро, на мой взгляд, слишком много самолюбования. По вашей системе мы всего лишь бесчисленные зеркала для вашего отражения… не считайте, что я осуждаю вас. Вы хотя бы последовательны в своем риске.
Галецкий и бровью не повел:
— Я живу искусством, а вы революцией.