— Помилуйте, Вера! — лицо Блута вытянулось. — Порох? У греков?
— Сие имело место не далее как в прошлом веке, если не ошибаюсь, — разъяснил Граф. — А по поводу вечности тоже готов не согласиться. Мало чего сохранилось с давних времен, как ни прискорбно: если архитектура, то в виде развалин, если скульптура, то копии. А чаще всего просто описания историков. И почему, спрашивается, я должен им верить?
— Это ваше право, Граф, — Вероника обезоруживающе улыбнулась. — Я лично верить готова, верить и восхищаться. Вы только представьте: Афина шестидесяти футов высотой, из бронзы, стояла на берегу, и сияние ее на солнце было видно далеко проплывающим галерам.
— Не сохранилась, — вставил Граф.
— К сожалению, — пожала плечами девушка.
— Венера до нас тоже без обеих рук дошла, — добавил Блут.
— Вы имеете в виду Венеру Милосскую? — переспросила Вероника.
— Ее, — кивнул промышленник. — Ученые теперь гадают — и что она интересно этими руками раньше делала?
— Руки мастеров — вот чему мы все должны быть благодарны. — Слова Блута навели Веронику на новую мысль. — Если позволите, я бы хотела упомянуть одного греческого художника…
— Внимать вашим речам, Ника, мы готовы в ущерб всему остальному, в любое время, — выразил свое отношение Граф.
— С преогромнейшим удовольствием! — вторя, закивал Блут.
— Звали его Зевскис, — улыбнулась осыпанная комплиментами девушка. — Если он рисовал какой-нибудь фрукт, на изображение слетались птицы. Однажды он решил нарисовать прекрасную Елену. Ему позировало пять самых красивых натурщиц. От каждой Зевскис взял только самое лучшее. Ни один мужчина не мог отвести взгляд от получившейся картины, стояли возле нее часами.
— Тоже сгинула во времени?! — с сожалением воскликнул Блут.
— Увы, — кивнула Вероника, горько улыбнувшись.
— Наши художники тоже не лыком шиты, — Блут решил поделиться своими знаниями. — Говорят, когда Спасителя в Новгороде на иконе изображали, его рука на утро все время сжималась. Три раза переписывали. Рисуют разжатой, а она сжимается. Хотели переписать и в четвертый, как вдруг глас услышали: оставить, мол, надо как есть, а когда рука сама разожмется, так сразу конец Новгороду и настанет…
— Удивляюсь я вам, — недоверчиво усмехнулся Граф.
Пока они мило философствовали, я не спеша, с рассеянной улыбкой на лице, одну за другой заменил карты в колоде на «паркетные». Теперь можно было появляться и еще одному нашему игроку, и он не заставил себя долго ждать.
Артур появился в дверях, как всегда, одетый по последней моде и излучающий самодовольство человека, никогда ни в чем не нуждающегося. Он вполне мог бы найти применение своему таланту на сцене при ином стечении обстоятельств.