Пит Бартон знал, что его сестра Люси собирается приехать в Чикаго по случаю очередного тиража ее новой книги (на этот раз в мягкой обложке). Он следил за ней онлайн, хотя всего несколько месяцев назад сподобился установить в доме вай-фай и купить маленький ноутбук. Больше всего ему нравилось смотреть, чем в данный момент занята Люси. Он испытывал благоговейный восторг при мысли о том, что она все-таки сумела стать тем, кем хотела. Когда-то она сбежала из их убогого домишки, из их жалкого города, из той бедности, в которой все они даже не жили, а с трудом выживали — сбежала и уехала в Нью-Йорк, а там стала — по крайней мере в глазах Пита — настоящей знаменитостью. И когда он видел Люси на экране своего компьютера — видел, как умело она говорит, как прекрасно держит внимание любой аудитории, даже если в зале яблоку негде упасть, — то всегда испытывал глубокое волнение, даже безмолвный трепет. Надо же, его сестра…
Они не виделись семнадцать лет. Люси не приезжала домой с тех пор, как умер их отец, хотя в Чикаго за это время побывала много раз — она сама Питу в этом признавалась. Зато она почти каждый воскресный вечер ему звонила, и они подолгу разговаривали. Он забывал, какой Люси стала знаменитой, и сам что-то ей рассказывал, и слушал ее рассказы — например, о том, что у нее новый муж (она еще несколько лет назад вышла замуж во второй раз), или о том, чем занимаются ее дочери. Впрочем, ее дочери Пита не особенно интересовали, он и сам не знал почему. Но Люси, похоже, это понимала и упоминала о них лишь мельком.
Когда в воскресенье вечером у него зазвонил телефон — а с тех пор, как он узнал об очередном приезде Люси в Чикаго, прошло как минимум недели две, а то и три, — и он услышал в трубке ее голос: «Пити, я снова в Чикаго и через субботу хочу взять в аренду автомобиль, все-таки добраться до Эмгаша и наконец повидаться с тобой», он настолько удивился, что сумел сказать лишь: «Это же здорово!», однако, едва они поговорили, ему стало по-настоящему страшно.
У него было всего две недели.
И все это время страх Пита только усиливался. Но когда в следующее, промежуточное, воскресенье Люси снова позвонила, он сообщил ей: «Знаешь, я так рад, что ты собираешься меня навестить», хотя на самом деле надеялся, что она сама найдет какой-нибудь предлог, чтобы от этой идеи отказаться, и скажет, что на этот раз ничего не получится. Но она сказала только: «Ой, и я тоже ужасно рада!»
И Пит принялся приводить дом в порядок. Он купил моющее средство, высыпал его в ведро с горячей водой, подождал, пока поднимется пена, потом опустился на четвереньки и стал отскребать пол, удивляясь невероятному количеству скопившейся грязи. Затем он принялся за кухонные столы, и толстый слой жира и прочей мерзости на них удивил его ничуть не меньше. На окнах помимо жалюзи висели еще и занавески, и Пит снял их и сунул в старую стиральную машину. Вообще-то он всегда считал, что эти занавески приятного серо-голубого цвета, однако после стирки они оказались грязно-белыми, до такой степени, видимо, успели выгореть за эти годы. Пит выстирал их еще раз, и они, пожалуй, стали немного чище, но так и остались грязно-белыми. Он вымыл окна изнутри, потом заметил, что с внешней стороны они покрыты потеками грязи, вышел на улицу и принялся их мыть снаружи. Наконец, еще раз вымыв окна изнутри и снаружи, он полюбовался на свою работу и обнаружил, что в последних лучах августовского солнца на стеклах по-прежнему отчетливо видны грязноватые разводы. Тогда он решил, что все-таки лучше, наверное, снова спустить жалюзи да так и оставить, как это, собственно, всегда и было.