Вот что говорит об объективности устного предания, такого как сага, А. Я. Гуревич:
«…повествование в саге скачкообразно. Ибо в повествование попадают только те эпизоды жизни персонажей саги, которые имеют отношение к сюжету, т. е. распре, мести, тяжбе, остальное же пропускается. Поэтому те отрезки времени, которые безразличны к сюжету, когда ничего существенного не происходит, минуются в саге, о них так и говорится: “И в следующую зиму ничего не произошло, все было спокойно”. Иногда такие пропуски могли быть весьма обширными…
Король Сверрир, сказано в предисловии к саге, сам говорил Карлу Йонссону, аббату, первым записавшему эту сагу, что именно надлежит ему писать. Казалось бы, в саге должна была проявиться тенденциозность в изображении борьбы, которую узурпатор Сверрир вел против норвежского короля Магнуса Эрлингссона и его отца. Между тем сага эта – отнюдь не “пропагандистское оружие”, как утверждали некоторые историки, и в ней с большой объективностью показаны события гражданской войны в Норвегии в конце XII в. Объективность – функция эпического жанра. Автор в ней почти неощутим».
Таким образом, Гуревич лишний раз подчеркивает объективность автора саги или устного предания, из которого рождалась летопись. «Если автор саги не считает себя ее творцом и не придумывает ее содержания, но фиксирует традицию, до него дошедшую, если он пишет только правду (правду, которая, как мы уже знаем, включала в себя на самом деле и скрытый неявный вымысел, осознававшийся автором саги тоже в качестве правды), то для него, разумеется, абсолютно исключена возможность занять по отношению к материалу саги такую позицию, какую занимает романист по отношению к романному повествованию» (Гуревич 1979: 126–127, 129–130).
А ведь именно на образе летописца как литератора-выдумщика держится вся гипотеза А. А. Шахматова о «вставках» и редакционной работе летописца – составителя сводов.
В целом Амальрик следует перечню источников ПВЛ по А. А. Шахматову, на которого он постоянно ссылается. Кроме того, опираясь на мнение С. М. Соловьева, он справедливо считает, что в географических экскурсах ПВЛ отразились представления, полученные норманнами во время их многочисленных походов.
Примерно того же мнения о норманнском источнике географических сведений ПВЛ придерживался в XIX в. Н. П. Барсов. Он указал, что географии ПВЛ известны народы, сидевшие по побережьям, и неизвестны народы, сидевшие в глубине европейских земель (Барсов 1885: 11). Эту же особенность географии ПВЛ, знакомство с народами, живущими по берегам морей и крупных рек, отмечает и И. Д. Беляев, считая, что эти сведения получены норманнами во время их путешествий (Беляев 1852: 4).