Его взгляд после этого был напряжённым. Шли минуты, а Рид отказывался двигаться. Его хищный взгляд проникал мне в душу, и я пытался увидеть его насквозь и найти Орина.
Но его не было.
— Он мне нравится, Рид, — это было всё, что у меня осталось. Смешанные чувства, которые месяцами держались внутри, вырвались на поверхность. Огромная тяга к сложному мужчине. К тому, который смог поймать моё внимание и моё сердце. Почему это должно было быть невозможно?
Без слов, он вернул бокал на стол и взял своё пальто и шапку, которые я накинул на спинку дивана. Одевшись, он поднял подбородок и сжал губы.
— Этого никогда не будет, так что прекрати пытаться.
Затем он развернулся, чтобы уйти.
«Нет, не достаточно хорошо!»
Я ринулся вперёд и побежал за ним, ловя дверь, когда он открыл её, и захлопывая обратно, к его большому удивлению. Я оставил руку на твёрдой поверхности, предотвращая его очередную попытку.
Он повернулся лицом ко мне и сузил глаза.
— Что ты делаешь?
— Скажи мне, почему. Почему этого не может быть? Я понимаю его — по крайней мере, насколько могу. Он мне нравится, очень, больше, чем я когда-либо кому-то признавался. Я никогда не причиню ему боль. Так почему? Почему мне нельзя попробовать?
Губы Рида изогнулись, когда он бросил взгляд на руку, которая не давала ему пройти, и поднял глаза обратно к моему лицу.
— Потому что мы тебе не доверяем. Конец истории. Убери свою чёртову руку.
Окончательность его заявления ударила меня в грудь, и я замер от шока, потеряв дыхание и раскрыв от метафоричного удара. Я убрал руку с двери, и Рид тут же открыл её и исчез в коридоре.
Я снова закрыл дверь и прижался к ней головой. Запах Орина остался в воздухе вокруг меня, и я закрыл глаза, возвращаясь в момент на кухне, когда он был в моих руках. Когда всё пошло не так? Что я сделал?
Я напугал его? Или Рид всегда был рядом, зависал и ждал, намеренный не дать нам пойти в том направлении, к которому я стремился.
Он не прорвался в тот вечер два месяца назад, когда мы поцеловались. Тогда Орин так же нервничал.
Озадаченный и не в силах разобраться с собственными сумбурными мыслями, я в раздражении пнул дверь и вернулся на кухню, чтобы убраться.
Как обычно, Орин написал мне на следующий день, извиняясь за то, чего не помнил. Он знал только то, что в конце вечера мы оказались не вместе, и потому, что Рид не трудился писать в дневнике, Орин оставался в неведении.
Я ненавидел говорить ему, как вёл себя Рид, потому что знал, что его это беспокоит, и он чувствовал ответственность и вину, когда не должен был, так что я сгладил детали и сменил тему.