— Еще лейте.
— Да ты что! Мне потом за тебя башку отвинтят!
— Мне очень надо!
— Да, блин, ешкин кот! На! Полтинничек, и хорош с тебя! Тоже мне, пьяница!
Лена взяла стакан и очень долго просто держала его в руках. Смотрела в окно, на утренний бор, покрытый солнцем. Как могут расти деревья, если Андрей ее не любит? Для кого они растут? Все ведь нарушилось, счастья уже ни у кого никогда не будет, мир рассыпался. Нельзя этого не чувствовать.
— Лен! Ну, ты как?
— Спасибо, нормально.
— Не выпила еще? Закусочки дать?
— Нет, ничего не надо.
— Ох, и молодежь пошла…
Зачем что-то делать, куда-то ехать? Суета такая, а ведь никому не нужно то, что получится в итоге этой суеты. Был смысл, да весь вышел. Осталась только упаковка бывшей Лены. И упаковка, надо сказать, довольно уродливая. Лучше бы она вместе с Леной и исчезла. А пока пустоты внутри можно заполнить тем, что переливается, плещется в теплом стакане.
Еще минут десять она смотрела в стакан, нюхала, вяло думала о том, сразу ее стошнит или пройдет какое-то время. Потом просто так, даже не решаясь и не считая до пяти, взяла и опрокинула.
Сначала, конечно, был несусветный ужас, носоглотка возмутилась до такой степени, что Лена какое-то время находилась в ситуации полной асфиксии. Потом дыхание прорезалось, пробилось сквозь обожженные ткани, и тогда стало понятно, что произошло что-то ужасное.
Лена чувствовала, как медленно, безапелляционно отказывает система управления — сначала ногами, потом руками, потом волна медленного, жмущего мышцы онемения поползла вверх. И уже почти осязаемые брызги покрыли голову — все то, что там было внутри и как-то худо-бедно работало.
— Ой, что это? — спрашивала Лена саму себя, рассматривала свои смешные пальцы, неподвижные, неудобные.
Пыталась ими пошевелить и с удивлением понимала, что забыла, где какая кнопка, приходилось по ошибке шевелить совсем не тем, чем хотелось, искать рычаги, двигать всеми подряд.
А картинка-то! Что с картинкой произошло! Тот же бор, то же солнце, но какое странное! Как будто смотришь сквозь ресницы. Или даже сквозь сон — такие медленные, смазанные движения, такая отстраненность. Вели встать и пройтись — не получится!
Потом стало совсем весело. Лена зачем-то достала мамину ссобойку, зачем-то стала есть, неловко и некрасиво кусая бутерброды, рассыпая вокруг горы крошек. Еще ей попалась на глаза сложенная в маленькую подушечку бумажка, явно инородная в этой ссобойке. Пришлось с трудом развернуть и узнать, что это записка от Костика.
«Дорогой дружок Ленка! Я вижу, что тебе сейчас приходится очень туго. Я хочу тебе только одно сказать — будет еще хуже и не один раз. Ты влюбишься и бросишь, в тебя влюбятся и бросят, и это будет длиться долго и повторится еще часто. Так вот устроена наша жизнь. Думай о том, что…».