***
А вечером Ирочка, гитарист Э. и зареванная, молчаливая Лена пошли на концерт группы «Мираж». Концерт проходил во Дворце спорта, народу было много, очень скоро стало жарко и весело, хотелось танцевать. А когда на сцене появились бойкие, жизнерадостные музыканты в кожаных одежках, провоцирующих любого честного человека, когда зазвучали первые аккорды до боли знакомых песен, вот тогда все и пришло в движение. Пол, потолок, люди справа, люди слева, затылки впереди, голоса сзади. Ирочка визжала и вместе со всеми орала:
— Наступает ночь! Зовет и манит! Чувства новые тая-а! Только лишь поверь! Что ночь сильнее дня-а-а-а!
Гитарист Э. молча дергал головой, с ревностью и любопытством следил за пассажами и прыжками гитариста группы «Мираж». Гитарист «Миража» был маленький, верткий, он красиво и широко расставлял ноги, задирал расписную гитару выше головы. Но больше всего поражала воображение его прическа, со второго ряда неотличимая от лохматой черкесской шапки. И казалось, что гитарист — это сильно возбужденный, растревоженный герой фильма «Свинарка и пастух», сменивший посох на гитару…
Лена хотела войти в резонанс с высоким искусством, но не могла. Все казалось ей фальшивым, ненатуральным. Понять, почему другие радуются в то время, когда все так плохо, черно, безнадежно, у нее не получалось.
***
А утром у нее был очередной выезд на съемки черт знает куда. И пока операторы, зевая, таскали в машину аппаратуру, Лена бродила по телевизионному крылечку, пинала окурок, ежилась и все пыталась понять, где же у боли предел? А раннее утро поздней весной такое прохладное…
— Лен! Что ты там грустишь? Давай греться!
Еще тронуться не успели, а оператор уже подготовил стаканчики. Желающих поддержать начинание в такой час нашлось немного, в основном мечталось о кофе, диване и тапочках.
Но Лена решила поддержать. Она и сама не ожидала от себя такой реакции, до сих пор все ее отношения с алкоголем сводились к случайному глотку вина, в суете Нового года принятого за сок в стакане. И тогда эти отношения закончились решительным разрывом, плевка в раковину и долгим привкусом испорченного винограда во рту.
— Так ты что, будешь пить? — оператор озадачился так сильно, как никогда еще не озадачивался. Много он видел разных людей, снимал их, познавал их в беседе, в питье, за работой, в драке. Но никогда он не поверил бы, что тихая, самоедливая отличница с косой — это в пятнадцать лет-то! — будет утром пить водку!
— Да. Буду.
— А может, не надо?
— Надо.
— Вот е-мое…
Оператор вздохнул и плеснул на дно тонким слоем.