— А кто же?
— Сам Обнорский.
Степан ухмыльнулся.
— Открылся он мне. А ты-то откуда про это знаешь?
Пропустив вопрос мимо ушей, Михайлов продолжил:
— А кто еще может знать, что Обнорский и Козлов — одно лицо?
— Никто. У Виктора это прием старый: никогда никому не признается, что он и есть Обнорский. Всегда он только «связной Обнорского». Он ведь никакой не особенный, его десяток раз выдавали, как всякого из нас. Но пока полиция следит, куда это «связной» к Обнорскому ходит, шпика он заметит, раз — и его нету! Большой, очень большой хитрец. Как лиса! А ловок — как белка! Помнишь, мы думали, что Обнорского вообще… того…
— Что Обнорского не существует? Помню. Но все-таки кто-то же должен в организации знать, что Иван Козлов — это и есть Виктор Обнорский?
— Да из ваших, пожалуй, никто. А из наших я — раз, — Халтурин загнул мизинец, — Танюшка, конечно, — два, Николка — три… Все? Пожалуй, все. А в чем дело, собственно?
Только сейчас он встревожился от расспросов Михайлова.
— Почему Обнорский открылся этим, как их… Танюшке да Николке?
— Что значит — почему? Потому что они самые близкие, лучшие из лучших и для него и для меня, — удивился Степан. — Господи, уж на что я осторожен, а ты, Иван Петрович, даже меня своей бдительностью пугаешь. Да Николку ты сам должен помнить: такой веселый рыжий столяр приходил к тебе со мною, неужели забыл? Удивительный он человек: рабочему делу предан, энергия кипит, в организации знает до подноготной все о каждом, и ваши товарищи из группы Плеханова, так те им просто очарованы. «Много друзей и ни одного врага» — вот что они говорят о Николке. Недавно мы его послали в Москву.
— В Москву? А в Питере у вас, значит, уже такой избыток крепких организаторов, что вы их в другие города посылаете? — как-то неискренне удивлялся Михайлов.
— Да нет же, конечно. Был один повод, было дело под Полтавой, — пошутил Степан и сразу же пожалел об этом: увидел, как напрягся Дворник.
— Какое дело под Полтавой?
Вот теперь Степан разозлился. Но голоса Халтурин все равно не повысил: говорил он тихо, так что даже за соседним столиком не слышно было ни звука.
— Ты сыщиком сделался? Кого? Кому? Почему? Ты чего в наши рабочие дела лезешь? Тебе у себя отставку дали? Больше делать нечего?
Михайлов не обиделся на грубость — он знал вспыльчивость, но знал и отходчивость Халтурина. Дворник лишь придвинулся поближе к собеседнику и спросил его в упор:
— А от кого я знаю, как ты думаешь, что Иван — это Обнорский? А?
— Ну?
— Из полиции, Степан, из полиции… Свой человек передал.
Оба замолчали. Только Халтурин задышал с каким-то натужным свистящим клокотанием, хватал воздух судорожными глотками, будто ему сдавило горло.