Михайлов ушел в себя, далеко-далеко ушел в свои мысли. Потом, как бы вернувшись на землю, улыбнулся, решительно тряхнул головой и переспросил:
— Я вас понял правильно, Николай Васильевич? Вы за соловьевский путь борьбы?
— Да. Его дело надо довести до… — он помедлил, — завершения.
Оба понимали, что значит довести до завершения дело Соловьева.
— А вы помните, что политические убийства осуждаются нашей партийной программой?
— Да. Но это дело надо довести до конца.
— В таком случае, — Дворник нагнулся к самому его лицу, — в таком случае сообщаю вам, что летом состоится партийный съезд с задачей покончить с такими вот, как у вас, опасными мыслями…
Клеточников молчал, но упрямое выражение его лица понравилось Михайлову.
— …Но я…я лично вовсе не считаю эти мысли опасными. Наоборот! Однако нас, думающих так, как вы и я, мало в партии. Нас действительно могут исключить из «Земли и воли». Поэтому решено заранее собраться и договориться, как держать себя на съезде, — шептал своему разведчику Михайлов. Словно эту тайну он опасался доверить даже стенам конспиративной явки.
У Клеточникова похолодело внутри. Он понимал, что будет означать такое вот секретное совещание перед съездом партии.
— Неужели раскол? — тихо спросил он.
— Постараемся обойтись без раскола. Думаю, это возможно.
— Но ведь, по существу, у вас будет свой, особый съезд сторонников террора!
— Соловьев начал большое дело, Николай Васильевич, и отступать теперь некуда. Будь что будет, а надо идти вперед.
— Тогда передайте товарищам, — твердо сказал Клеточников, — что в случае раскола мною могут располагать именно боевики.
— Передам…
Таким был этот их решающий разговор.
А через некоторое время канцелярия господина Кирилова получила неожиданную передышку в работе. Довольные и торжествующие ходили все лето агенты: словно жарким июньским ветром унесло из города самых опасных врагов — заговорщиков. Никаких политических убийств, никаких забастовок, даже листовок стало меньше. Все было великолепно!
Но каждый день по нескольку раз бегал к почтовому ящику секретарь шефа политической агентуры Николай Клеточников. На работе он стал нервным, рассеянным, а возвращаясь в свою холостяцкую квартиру, вспоминал разговор с Михайловым и все думал, думал, думал о нем…
Как у них там дела, на съезде? Почему нет вестей?
Отлучка Михайлова затягивалась и становилась нестерпимой.